Вслух она сказала:

– Здравствуй, Джервас.

– Привет! – Он указал жестом на удобное кожаное кресло напротив. – Садись. Я тебя ждал.

– Бармен сказал, что ты здесь. – Кит неловко села. Блики огня резвились на стакане с толстым дном, стоявшем между ними на низком столике. – Вижу, ты рано начал. – Она не скрывала сарказма.

– На самом деле, – негромко ответил Джервас, – сейчас я почти ничего не пью, кроме бутылочного пива «Сагреш», португальский сорт. А крепкими напитками я давно уже не увлекаюсь… Вот, позволил себе немного виски, пока ждал тебя.

– Ты был так уверен, что я приду тебя искать? – Кит старалась не выдавать волнения.

– Конечно. Я знал, что ты тут же объявишься, как только узнаешь, что я побывал у Петры. Ты должна была примчаться, чтобы откусить мне голову.

– А как же! После того, что ты натворил…

– Я всю жизнь творю невесть что, – парировал он. – Уж кому и знать, как не тебе… Я не так уж бесповоротно изменился, правда, бросил пить… почти… но и ангелочком не стал.

Подошел официант и осведомился, что принести.

– Два черных кофе, – потребовала Кит.

Джервас расплылся в улыбке. В ответ на вопросительный взгляд официанта он кивнул.

Как только официант отошел, Кит снова заговорила на волнующую ее тему:

– Ты не имел права являться к ней.

– Я считал себя обязанным ее навестить, – неожиданно твердо возразил Джервас.

Кит бросила на него испепеляющий взгляд:

– Знаешь, ты настоящая свинья. Дело не в том, чего хочешь ты, а в том, что нужно моей сестре. Видеться с тобой ей совершенно не обязательно!

Джервас жестом обвел зал, в котором они сидели:

– Не кипятись так, здесь нет сточной канавы, куда ты могла бы меня столкнуть!

– Брось свои шуточки! В том, что ты нарушил покой Петры, нет ничего смешного. Она очень… ранима. Учти, я имею в виду не только ее физическое состояние. Она… сумела найти какое-то равновесие, зажила своей жизнью и счастлива… точнее, была счастлива, пока ты не явился.

– Твоя сестра сильнее, чем ты думаешь, – возразил Джервас. – И уж как-нибудь справится с моим визитом.

– Почему ты так уверен? Ты не видел ее и не общался с ней много лет. Откуда тебе знать? Какой же ты эгоист! – Кит подалась вперед и прошипела: – Оставь ее в покое!

Наступило молчание. Принесли кофе, и это дало им возможность некоторое время не разговаривать. Когда они снова остались одни, Джервас отпил глоток, поморщился и поставил чашку на блюдце.

– Помои!

Не глядя на Кит, он продолжал:

– Ты правильно сказала, прошло много лет. Время от времени я приезжал на родину, чтобы обсудить дела с Реджи Фоскоттом. Обычно я останавливался у моих дорогих родственников. Милая Селина не меняется, разве что лицо ее все больше становится похожим на печеное яблоко… Я всегда старался закруглиться за день-другой и поскорее вернуться к себе. По всем признакам здесь мне следует чувствовать себя чужим. И все же, как ни странно, когда позавчера я очутился в деревушке Уэстон-Сент-Эмброуз, мне показалось, что я никуда не уезжал. Конечно, моего дома больше нет; вместо него чернеет груда развалин, обнесенная лентой с надписью «Полиция». А здесь… – Джервас обвел рукой зал «Королевского дуба», – все чуть-чуть изменилось. Наверное, хозяева хотят угодить туристам. У меня в номере кровать под балдахином, якобы старинная. В здешнем ресторане предлагают меню, которое можно увидеть в самых модных заведениях. Помню времена, когда здесь не готовили ничего, кроме печеной или жареной картошки с колбасой. Но такие изменения поверхностны. А во всем остальном… время как будто остановилось.

– Жизнь не стоит на месте, – сдавленным голосом ответила Кит. – И нам приходится как-то справляться. Все получилось не так, как мы того хотели бы; наши детские мечты разбились вдребезги. И сейчас мы пробуем как-то наладить существование, собрать из кусочков нечто целое.

– Да, жизнь не стоит на месте, но, по-моему, кое в чем она совсем не изменилась, – возразил Джервас. – Точнее, не изменились люди… Вечером, едва приехав, я наткнулся у входа в отель на старого дока Лейтона… Прилетел я в спешке, мне удалось в последнюю минуту купить билет на ближайший рейс… Приземлился в Хитроу, когда уже стемнело, взял напрокат машину и приехал сюда… Путешествие вышло утомительным. После того как я бросил в номере сумку, решил покурить на улице перед сном. И тут же увидел старика Лейтона… Если память меня не подводит, он был в том же костюме, который носил, когда еще лечил моего отца. Тогда я старался держаться от него подальше, а позавчера окликнул, поздоровался. Пришлось напомнить ему, кто я такой, потому что он меня не узнал. По-моему, он мне не обрадовался, но все же выразил сочувствие по поводу «Ключа». Оказывается, его вызывали на место происшествия, чтобы удостоверить смерть. Поразительно, правда? Тот бедняга, кем бы он ни был, сгорел почти дотла, и все равно нужно было дергать специалиста, дипломированного врача, чтобы тот подтвердил: да, несчастный мертв… Последний раз я видел Лейтона на похоронах отца. По такому случаю меня на один день выпустили из тюрьмы. Все, кто пришли на похороны, смотрели на меня исподлобья, как будто в отцовской смерти тоже был виноват я; цедили слова соболезнования сквозь зубы. Лейтону не понравилось, что я напомнил ему о том дне. Он, наверное, решил, что вспоминать о таком неуместно. Что-то буркнул и поспешил прочь. Бедняга! Наверное, он собирался зайти в бар «Королевского дуба» и пропустить стаканчик перед сном, но, узнав, что в «Дубе» остановился я, отказался от своих планов. Уж очень ему не хотелось проводить время в моем обществе.

– Ты в самом деле напрасно напомнил доктору о похоронах твоего отца, – согласилась Кит. – Ты проявил бестактность! Наверное, он думает, что ты не слишком уважал отца при жизни и недостаточно раскаиваешься во всех неприятностях, которые ему доставил.

Джервас, широко улыбаясь, наклонился вперед:

– Обожаю проявлять бестактность! Жаль, что отец умер, пока я сидел за решеткой; иногда мне и правда кажется, что мой приговор ускорил его конец.