Откидываюсь на спинку стула, выдыхая с облегчением. Я-то было решила, что Милли приворовывает. Действительно, дарила ей браслет на прошлое или позапрошлое Рождество, совсем простенький, тоненький браслетик, с забавным кулончиком – что-то навроде сердечка. Не браслет, а полная ерунда. Такой подарок извиняет разве только факт, что браслет был серебряным.

– Ничего страшного, это твой браслет. Ты можешь распоряжаться им на свое усмотрение. У тебя финансовые затруднения?

– Она сказала, что я проклята и никогда не выйду замуж. – Нет человеческих проявлений более раздражающих, чем кашель и икота, они явно созданы дьяволом, чтобы доводить до исступления меня лично. Милли умудряется предаваться обоим этим порокам одновременно.

– Кто?

– Гадалка…

– Милли, ты слишком часто меняешь фаворитов, они просто не успевают сделать тебе предложение.

– Кого?

– Ухажеров. Ты часто ходила к гадалке?

– Каждые выходные.

– Это дорогое удовольствие.

– Да. И когда деньги того самого, пришлось отдать браслет.

Оставим тот факт, что Милли поступила очень глупо – отдала все отложенные средства на глупые советы… В доме у гадалки не было никаких украшений, может быть, их забрала полиция? А им зачем?.. Или… кто-то другой? Действительно, как сразу не подумала, у женщины с претензией – это видно по платьям – должен быть хотя бы кулон. Подходящая под украшения шкатулка стояла на туалетном столике. И была пуста. Только серьга.

– А когда ты ей отдала браслет?

– Да прямо перед тем, как ее стуканули, накануне была! Она ж сказала, что в следующий раз объяснит, как сделать, чтобы все получилось!

– Милли… – Хочу ее успокоить и объяснить, что гадалка бессовестно врала, но, наверное, лучше отложить объяснение до момента, когда Милли придет в себя или хотя бы перестанет икать. – Долго ты к ней ходила?

– Год или где-то так.

– Милли, зачем?

– Я… она сказала… она может помочь… я ей рассказывала там… разное… ну кто что… И всегда так внимательно слушала… Не то что Ванесса или миссис Тернер… Те вечно обзываются. – И заставляют работать. Да, если бы мои дела обстояли так же, я бы тоже предпочла человека, который льет на макушку сладкий елей – лишь только деньги плати.

– Не надо так расстраиваться. Возьми. – Я снимаю свой браслет, он тоже простенький, золотой, оставила его из-за плетения, люблю кордовое. – Только никому не отдавай, хорошо?

– Я не могу. Он же ваш. – Милли перестает плакать и смотрит на меня недоверчиво. Я протягиваю руку и кладу браслет на комод. Потом заберет, когда осознает.

– Ничего. Будем считать это подарком на твою будущую свадьбу.

– Леди Агата… Я…

Снова слезы. Да сейчас-то что? Радоваться надо – хозяйка сошла с ума, раздает золотые браслеты. Можно подсуетиться и попросить, к примеру, серьги. Так. Неожиданно дельная мысль приходит мне в голову:

– А у гадалки были проколоты уши?

Милли резко перестает плакать и прикрывает глаза:

– Нет. Точно нет. Я б увидела, у нее волосы короткие такие были, как у ведьмы.

– А какие у ведьмы волосы, Милли?

– Ну рыжие ж, вы чего, леди Агата.

А, значит, я зря сочла гадалку немодной женщиной. Интересно тогда, кто к ней ходил с такими длинными волосами? Учитывая, что пол был чистый, а волос влип в лужу крови, появился он там недавно. Хотя что за толк от волоса? Поражает лишь длиной. Не припоминаю в деревне никого с такой гривой. Или к нам приехали еще и цыгане?..

Надо как-то взяться за Милли, она толковая, но всю свою толковость тратит на изобретение способов избежать работы и охмурение очередного Нэда с фермы. Если у гадалки не были проколоты уши, чью серьгу я нашла? Если бы она лежала в щели уже долгое время, то кровь прилепила бы к ней частицы нападавшего сора… Кто-то из клиенток обронил? Кто из списка мог носить золотые серьги? Любая. Это мог быть подарок на свадьбу, наследство… Надо обязательно вымыть ее и повнимательнее рассмотреть.

– Ты рассказывала что-то про меня?

– Ну… Что сэр болел… Про вас ничего… Про мистера Доггера, что он меня пригласил… в паб… ну… Про вас ни словечка, леди Агата. Но я ничего плохого никогда не говорила, про Ванессу только, как она меня с этой уборкой гоняла. А так я, может, говорила, что вы такая… деловая. Но, леди Агата, спрашивала, правда, может, это ваше фамильное проклятье какое… на меня перешло.

Фамильное. Проклятие. Ласселсов. Любовь к чиппендейлу и обоям с дамастом? Любовь прекрасная, но весьма разорительная… То есть Милли выбалтывала все подряд. Слушаю ее и чувствую, как к голове снова приливает. Сжимаю подлокотники. Так сильно перехватывает горло, что не могу вздохнуть.

– Вы же одна всегда. Мы уж думали, мистер Доггер, он же взрослый, красивый еще такой, да он, видали… – Такое чувство, что знает, где болит, и специально давит. – Да, вряд ли он, конечно… Того. Гадалку. Ой, леди Агата, вы чего?

Утыкаюсь лицом в ладони и пытаюсь заставить себя выдохнуть. Ничего. Вдохнуть. Ничего. Ни туда, ни сюда, голова горячая, лоб снова в испарине. Я дергаюсь. И начинаю плакать. Кажется. Это оно? Только без слез. Папа, господи, папа, они влезли в наш дом. Папа, они хотят денег, которых нет. Папа, мне нужен Доггер, чтобы помочь с шантажистами, а вместо этого он сидит в тюрьме. Папа, я думала, мужчины умные, а они идиоты. Папа… Не могу остановиться. Пугаю Милли – вцепляется в мои колени.

– Леди Агата, да что ж такое… Я позову Ванессу!

– Не надо Ванессу.

– Да что вы, леди Агата, да вернется ваш мистер Доггер, да давайте скажу, что я ей вдарила… Боже, да что ж, да вы тоже… Мужик хуже скотины, чтоб их всех, придурошных!

Она с таким искренним жаром выкрикивает последнее, что я замираю и убираю руки. Милли сидит на полу и держит мои колени. Мне неловко. Внутри звонко брыкается истерика, как пуговицы в жестяной коробке. Хватит, Агата. Перестань немедленно. Я резко вдыхаю.

– Прости, Милли.

Не знаю теперь, куда себя деть. Я, пожалуй, чувствую себя неважно. Болит за грудиной. И мало воздуха. В комнате. Наверное, все из-за духоты. Если Милли думает, что плачу из-за Доггера, пусть так. Неважно. Сама не пойму. От чего. Плачу. Из-за духоты. Ты. Агата. Плачешь. От. Духоты. Все.

– Открой окно, будь добра. Мистер Доггер не виноват, что так вышло.

Расплываюсь по стулу, вяло складываю руки на коленях. Сейчас посижу, и все пройдет.

– Да, конечно, не виноват! Вон, вы-то вообще никогда не плакали и кушали нормально, а сейчас…

– Перестань, Милли,