Он поправил съехавший галстук, надел шляпу и сказал:

– Слушай, теперь я уже все равно никуда не денусь. Забудь про драку, хорошо? Скажешь им, что я сам пришел?

– Ладно.

– Спасибо, приятель.

Нунена на месте не оказалось – ушел обедать. Пришлось ждать целых полчаса у его кабинета. Когда он вернулся, я услышал привычное: «Как поживаешь?.. Вот и отлично» – словом, весь джентльменский набор. Максвейну же он не сказал ничего, только глянул на него исподлобья.

Мы вошли в кабинет. Нунен усадил меня, сам сел за письменный стол, а своего бывшего подчиненного оставил стоять.

Я протянул Нунену бумагу, подписанную больной Мертл. Он мельком взглянул на документ, вскочил и ударил Максвейна в лицо кулаком величиной с крупную дыню.

Максвейн отлетел в сторону и врезался затылком в стену. Стена жалобно скрипнула, и с нее слетела и рухнула рядом с пострадавшим фотография в рамке, на которой Нунен вместе с другими знатными людьми города приветствовал какого-то типа в гамашах.

Толстяк вразвалочку обогнул стол, поднял с пола фотографию и стал колотить ею Максвейна по голове и по плечам, пока она не разлетелась на части.

Затем шеф, тяжело дыша, вернулся к столу, улыбнулся и весело сказал мне:

– Много я перевидел подонков, но такого впервые вижу.

Максвейн уселся на полу и посмотрел по сторонам. Все лицо было у него в крови.

– Пойди сюда, скотина! – заорал на него Нунен.

– Есть, шеф. – Максвейн с трудом поднялся и подбежал к столу.

– Выкладывай всю правду, а то убью!

– Есть, шеф. Все было так, как она говорит, вот только камешек мне достался никудышный. Дала она мне, значит, колечко и еще две сотни в придачу – чтобы язык за зубами держал, ведь я слышал, как она его спрашивает: «Кто это сделал, Тим?», а он говорит: «Макс!» Громко так сказал, отчетливо, как будто хотел, чтобы его услышали. Сказал – и тут же помер. Вот так было дело, шеф, а камешек мне перепал…

– Дался тебе этот камешек! – рявкнул Нунен. – Посмотри, весь ковер мне кровью залил!

Максвейн порылся в кармане, извлек оттуда грязный носовой платок, приложил его к носу и опять забубнил:

– Вот так было дело, шеф. Обо всем остальном я и тогда докладывал, вот только про Макса скрыл. Знаю, виноват…

– Заткнись, – прервал его Нунен и нажал на кнопку звонка.

Вошел полицейский в форме. Нунен показал большим пальцем на Максвейна:

– В подвал его. И пусть ребята из спецотряда с ним разберутся.

– За что?! – завопил было Максвейн, но полицейский вытолкнул его из кабинета.

Одну сигару Нунен сунул мне в рот, другой постучал по бумаге с подписью Мертл и спросил:

– Где эта шлюха?

– Умирает в городской больнице. Прокурора придется везти к ней, ведь эта бумага юридической силы не имеет – я состряпал ее сам. Зато можно обратиться к Каланче Марри. Говорят, Каланча и Сиплый сейчас не ладят. Марри, насколько я знаю, был одним из тех, кто подтвердил алиби Тейлера.

– Да, – сказал шеф, поднял телефонную трубку, вызвал Макгроу и распорядился: – Свяжитесь с Каланчой Марри и попросите его зайти. Тони Агости арестовать. Тоже мне, метатель ножей нашелся.

Нунен положил трубку, встал и, скрывшись в табачном дыму, произнес:

– Я не всегда был с тобой откровенен.

«Что верно, то верно», – подумал я про себя, но промолчал.

– Ты же сам знаешь, что такое работать в полиции, – продолжал он. – Одни говорят одно, другие – другое, и всех надо выслушать. Шеф полиции не всесилен, не думай. Бывает, ты мешаешь тому, кто потом будет мешать мне. Оттого что я считаю тебя своим человеком, ничего ведь не меняется. Лавировать приходится все время. Ты меня понимаешь?

Я закивал, сделав вид, что понимаю.

– Но сейчас я говорю с тобой начистоту. Потому что это дело – особое. Когда наша с Тимом старуха-мать померла, брат был еще мальчишкой. «Смотри, – сказала она мне перед смертью, – не бросай его, Джон» – и я обещал, что не брошу. И вот Сиплый убивает его из-за этой шлюхи. – Он перегнулся через стол и стиснул мою руку. – Понимаешь, куда я клоню? Только теперь, через полтора года, благодаря тебе у меня появилась возможность с ним рассчитаться. Начиная с сегодняшнего дня, так и знай, ни один человек в Берсвилле пальцем тебя не тронет.

Эти слова мне понравились, о чем я не преминул тут же сообщить ему. Мы оба нежно замурлыкали, но тут в кабинет ввели долговязого типа, курносого, круглолицего, веснушчатого. Это и был Каланча Марри.

– Где же все-таки был Сиплый, когда умер Тим? – спросил у Каланчи Нунен, предложив ему сесть и угостив его сигарой. – Ты ведь в тот вечер был в Мок-Лейке?

– Угу, – отозвался Марри, и его острый носик заострился еще больше.

– Вместе с Сиплым?

– Не все же время мы были вместе.

– А когда раздался выстрел, ты с ним был?

– Нет.

Нунен прищурился, и его зеленые глазки вспыхнули.

– А ты знаешь, где он был?

– Нет.

Нунен издал вздох облегчения и откинулся на стуле.

– А раньше ты говорил, черт тебя побери, что сидел с ним в баре.

– Верно, – согласился долговязый. – Говорил. Он меня попросил, я и сказал. Надо же было друга выручать.

– А знаешь, что бывает за ложные показания?

– Да брось ты! – Марри смачно сплюнул в плевательницу. – В суде я ничего такого не говорил.

– А Джерри, Джордж Келли и О’Брайен тоже сказали, что видели его в баре, потому что он их попросил?

– О’Брайен – да. Про остальных не знаю. Выхожу я из бара, а навстречу мне Сиплый, Джерри и Келли. «Пойдем, – говорят, – выпьем по одной». Тут Келли и говорит: «Тима-то пристрелили». А Сиплый ему: «Алиби никому из нас не помешает. Мы все это время из бара не выходили, правильно я говорю?» Сказал и смотрит на О’Брайена, бармена. «Конечно не выходили», – говорит тот. Потом Сиплый посмотрел на меня, и я то же самое повторил. Тогда я его выручил, а теперь прикрывать не собираюсь. С какой стати?

– А Келли, значит, сказал, что Тима пристрелили? А не нашли мертвым?

– «Пристрелили» – так и выразился.

– Что ж, спасибо, Каланча, – сказал шеф. – Нехорошо ты, конечно, поступил, ну да ладно, сделанного не воротишь. Как детишки?

Марри ответил,