В силу застенчивого и скрытного характера ее представление о сбывшейся мечте было не в пример скучнее. Она придумала, будто ее мать была благородного происхождения, а отец – простой моряк, поэтому суровые родители не дали им пожениться. Моряк надолго ушел в плавание, не зная, что у него должен родиться ребенок. Мать Зины до сих пор ждет его возвращения. Когда они наконец воссоединятся и поженятся, непременно возьмут дочь в свой дом. Родители матери, отдавшие младенца в приют, уже не будут против свадьбы, потому что моряк вернется героем.

Враки год от года обрастали новыми подробностями, но, если ее подруги охотно делились ими со всеми, Зизи, взрослея, все меньше стремилась откровенничать. Не то чтобы разговоры делали мечту менее реальной, напротив, у каждой из девочек она с годами только крепла. Но Зине казалось, будто скрытые, непроизнесенные мысли защищены от посягательств судьбы гораздо лучше, чем выставленные напоказ.

А может, девочка, взрослея, просто более ясно осознавала неопределенность своего будущего и с каждым годом страшилась его сильней и сильней.

Что, если родители не успеют забрать ее до того, как она покинет воспитательный дом? Как она сможет распорядиться свободой? Где пристроится и чем будет заниматься?

Судьба приютских мальчиков, проживавших в Гатчине, была куда более очевидной. Их, исходя из умственных способностей, отправляли на учебу в аптеку, пристраивали на службу по письменной или счетной части, а порой и в госпиталь для приобретения навыков в медицине. Девочкам подобная удача не светила. Учили их элементарному: читать, писать и считать. Зине было известно, что в расписании значились и другие предметы – латынь, география, французский или немецкий языки, – но с недавних пор средств на наем учителей недоставало, и занятия свелись к самым необходимым.

Уже в состоянии разуметь, о чем идет речь, однажды Зина услышала разговор двух воспитательниц. Они сетовали, что с болезнью императрицы Марии Александровны – патронессы воспитательного дома – дела стали идти все хуже, хотя средств вроде как выделялось по-прежнему довольно.

– Под шумок все расходится по карманам начальства, – тихо сказала одна другой, но Зина смогла разобрать.

Рукоделью воспитанниц учили несравнимо лучше. Вышивка, плетение кружев, шитье были любимыми занятиями, хотя полученные навыки пригождались лишь для починки собственной одежды и штопанья чулок. Впрочем, девочки догадывались: как раз эти умения понадобятся им в жизни больше других.

Находиться в воспитательном доме можно было до двадцати одного года, но девочки покидали приют гораздо раньше. Многие страшились раннего ухода в большой мир. Тяжелая работа не пугала. Боялись другого: навсегда потерять шанс быть найденными потерявшимися родителями. Иногда воспитанниц брали в няньки, иногда в работницы на фабрику или швейную мастерскую, иных даже готовили в гувернантки. Но в любом случае это означало, что их следы начинало заметать временем, оставляя все меньше шансов обрести наконец родителей.

Впрочем, горькие мысли могли терзать Зинину головушку целый год, но только не в феврале.

Зина знала, что родилась в этом самом нелюбимом другими месяце – холодном, метельном и особенно противном из-за пронизывающего ветра, продувавшего весь город и каждого его жителя насквозь. На какое число приходилось ее появление на Божий свет, ей, конечно, никто сказать не мог, поэтому она считала праздничным весь месяц целиком. А что такого? Говорить об этом вслух необязательно, а про себя каждое утро считать днем рождения было и приятно, и полезно. В праздник болеть не хотелось – что за день рождения тогда? – поэтому в феврале она ни разу не простужалась. Настроение было приподнятым, мысли светлыми, потому и болячки не липли, наверное. А может, потому, что весь месяц она истово молилась о том, чтобы Господь даровал ей родителей, утраченных в младенчестве.

Молилась она тоже в одиночестве, сидя под столом в приютской библиотеке, который лет с пяти стал ее собственным маленьким домом.

Дом под столом

Ее добровольное затворничество началось с появления в приюте няньки Аграфены Фоминичны. Никто не ожидал от деревенской бабы такой злобности, да поначалу ничто и не предвещало беды. Нянька была большой, мягкой и улыбчивой, а такие люди всегда кажутся добродушными. Однако иллюзии на ее счет рассеялись буквально через несколько дней, когда за разбитую нечаянно чашку Аграфена выпорола Лилю, да так жестоко, что девочка слегла на три недели. Начальнице при этом той же Аграфеной было заявлено, что Лиля бесноватая и ее необходимо сдать в желтый дом или монастырь.

Лилю, разумеется, никуда не отдали, но и Аграфене за рукоприкладство ничего не было. Начальница даже похвалила за усердие.

Почувствовав безнаказанность, нянька с каждым днем расходилась все сильней. Редкая воспитанница оставалась небитой в течение недели. Однажды доведенные до отчаяния девочки вздумали было пожаловаться воспитательнице Надежде Семеновне, но вышло только хуже. Узнав об этом, Аграфена стала еще лютей, но научилась хитрить: старалась бить так, чтобы побои не были видны, но стали еще болезненнее.

Зина в силу своего характера попадалась под руку жестокой истязательницы реже других. Она почти не участвовала в играх и шалостях, да и из рук у нее ничего не валилось, однако и ей однажды попало за компанию, после чего она неделю харкала кровью.

Каждая из девочек искала способ избежать встречи с мучительницей, хотя удавалось это нечасто. Но только Зина нашла место, где могла укрыться. И это место надолго стало ее маленьким островком покоя.

Покрытый плюшевой скатертью с длинной бахромой стол стоял в библиотеке в небольшой полукруглой нише и практически всегда пустовал. Другие располагались в центре большого зала. Там часто занимались воспитанницы, хотя они редко посещали библиотеку по доброй воле, только по приказу воспитательниц для выполнения какого-либо задания. Но то были старшие девочки. Малыши и вовсе в библиотеку не наведывались, потому как делать им в царстве скучных взрослых книг было нечего. Детских, с картинками, которые они были способны воспринять, в приютской библиотеке отродясь не водилось, все больше толстые, ученые, недоступные умам приютских.

Уютный и безопасный дом появился совершенно случайно. Услышав грозный крик няньки, воспитанницы, как обычно, кинулись врассыпную. Зина тоже бросилась бежать, но замешкалась и заметалась в отчаянии. В этот критический момент она заметила, что обычно запертая дверь библиотеки чуть приоткрыта. Снаружи в замочной скважине торчал ключ. Раздумывать было некогда. Девочка стремглав вбежала в зал, покрутилась в поисках укрытия и кинулась прятаться в единственно возможном месте – под стол в самом дальнем конце библиотеки.

Через несколько минут голос мучительницы затих, и Зина, осмотревшись, обнаружила, что под столом довольно удобно. Здесь было даже теплее, чем в комнате воспитанниц, а