— Скажи, отец, кого мне винить в твоей… болезни?

— Ах, это, — вздохнул император, открывая глаза. — Не знаю наверное, но — кх! кх! — это могут быть либо потомки изменника Уаба Хемнечера… мы ведь так и не смогли полностью истребить хемнечерово семя, и, как говорят, последние из предательского рода до сих пор прячутся где-то в глухих ущельях гор Мехен-та… Впрочем, маловероятно, что хемнечеры могли подослать отравителя в Хат-Силлинг. Кх-х-х! Либо амальриканские сепаратисты — я здорово поприжал их за последний год, почитай дюжины полторы ипа-тов на голову окоротил… да трех комитов.

— Как же мне следует поступить?

— А-а… — Андрасар Шестой слабо махнул рукой и снова опустил веки. — Убей их всех.

Пристально взглянув на отца, кесаревич пожал плечами и, кивнув обоим малефикам, удалился.

Однако они не прошли и половины галереи падших, когда столкнулись с группой возбужденных неофитов, спешащих им навстречу. Впереди бежал Амок — большой адепт имперского малефикария. Завидев кесаревича, он снопом повалился ему под ноги и суматошно запричитал: «Беда! Ох! Ох, беда!» Наследник и сопровождавшие его малефики в недоумении остановились.

— Что стряслось, Амок?

— Рака пуста, Андрасар-сата!

— То есть как пуста? А где же свиток с Договором?

— Похищен!

Гамма противоречивых чувств отразилась на лице кесаревича. Наконец, взяв себя в руки, он велел всем хранить молчание, а пока собраться в его личном покое.

Беда не ходит одна — не успел, кесаревич приступить к дознанию, как разнеслась ожидаемая весть о кончине императора. Впервые за триста с лишним лет новый самодержец Андрасарской империи вступал в права наследования, не подписав Договора. Андрасар — теперь уже Седьмой — призвал мистика ассикрита и коротко сообщил о случившемся.

— А почему среди нас нет иерофанта Ариоха? — удивился мистик.

— Все дело в том, клариссим Уннефер, — объяснил Амок, — что Ариох — увы! — и есть главный подозреваемый.

— Что?! Глава всех ковенов Хат-Силлинга — изменник?! Задави меня Маммон!

— Мне горько говорить такое об иерофанте, но… один лишь он находился в момент нашего появления в зале Апопа, именно по его приказанию сегодня были удалены охранявшие раку эскувиты и, наконец, только он в силах распечатать раку, изъять Договор и остаться при этом живым.

— Тем более следует немедленно привести его сюда.

— Ты прав, — согласился Андрасар, — доставь его, но под надежной охраной: старик искушен в колдовстве и, если изменник он, может быть весьма опасен.

Когда в плотном кольце эскувитов и малефиков появился иерофант Ариох, молодой император не церемонясь сразу приступил к допросу:

— Нам достоверно известно, что это с твоей помощью похищен свиток Договора. Так вот, Ариох, я дам тебе выбор: ты все равно умрешь, но только от тебя зависит, будет ли твоя кончина скорой и легкой или очень — о-очень! — очень, очень, очень долгой! И очень болезненной! Хочешь знать насколько болезненной? Слушай же: стопы ног твоих и кисти рук сунут в горшки с водой и станут варить — заметь, только стопы и кисти — на ме-едленном огне, пока мясо не отстанет от костей. — Видение предстоящих иеро-фанту пыток захватило и самого Андрасара: черты его лица неприятно исказились, зрачки расширились, а дыхание сделалось тяжелым и свистящим. — Ну?! Ты понял меня, старик?

Удивительно, но иерофант и не думал отпираться:

— Меня принудили, мой император.

— Кто? Кто мог принудить тебя — главу имперского малефикария?!

— Хозяева Девяти Башен…

В зале повисло тягостное молчание.

— Как такое может быть? — нарушив паузу, спросил император. Обращался он почему-то к мистику ассикриту. Но тот лишь пожал плечами и кивнул в сторону иерофанта Ариоха, обреченно теребящего белоснежную бороду.

— Да, принудили, — продолжил Ариох с печальным вздохом. — Триста тридцать лет малефики Хат-Силлиига сохраняли этот Договор, скрепленный подписью самого Кромешного Серафа Саббатеона, подписями Андрасара Открывателя и одиннадцати его потомков. И вот — какая насмешка судьбы! — я, старейший среди них, который едва ли не помнит… и-эх! — старик махнул рукой и понурил голову. — Своими руками…

— Но почему? — воскликнул, подступаясь к нему и хватая за тощие плечи, Андрасар Седьмой. По мере того как ему становилось очевиднее, что утрата Договора означает для него потерю чего-то весьма важного — вероятно, даже части могущества, — негодование его росло. — Почему?!

— Они… они… единственного внука, ученика… в заложники взяли… — Он не мог более говорить, только тряс своей по-птичьи хрупкой головой. А борода его промокла от слез.

— Удивительное чадолюбие, — скривился император.

— Из-за такой ерундовины?! — поразился Амок.

— Гм… — выступил вперед мистик ассикрит. — Полагаю, в настоящий момент все это не имеет первостепенного значения. Надо бы опрежь выяснить, чем грозит особе императора и государству в целом потеря Договора.

— Да, — согласился с ним Андрасар, — зачем он потребовался нагидам Башен… или их хозяевам? Мы же вроде как одному сюзерену слуги.

— Как вы не понимаете! — оживился Ариох. — Договор ведь предусматривает обязательства для обеих сторон. И наделяет императора немалыми правами. С его утратой Саббатеон может считать себя свободным от своих обязательств, права же его при нем остаются. Власть его станет ничем не ограниченной, да что там — абсолютной!

Императору вспомнилось последнее отцовское наставление. Он вдруг подумал, что из партнера — пускай и не вполне равноправного — превращается теперь в раба.

— И это еще не все, — продолжил старик. — Триединый, конечно, не потерпит такого положения и вмешается. А тогда мир может погибнуть. На сей счет и пророчество есть, «Слово о Последних Временах» называется.

— Уннефер! Договор надо вернуть во что бы то ни стало. Немедленно. Любой ценой!

— Я все понял, мой император.

— Постойте! — вновь встрепенулся иерофант. — Имейте в виду, что свиток ни в коем случае нельзя повредить или уничтожить. Иначе связь Темного Серафа с тварным миром прервется и мы окажемся беззащитны перед Альмарской Теократией. И вот еще что. Тот безликий — он могучий чародей, я это на себе испытал; в нашем малефикарии таких и в заводе нет. Я к тому веду, что колдовством с ним не сладить — только хитростью и силой оружия.

— О ком ты говоришь и почему называешь его безликим?

— О том, кому передал Договор, — о посланце Башен, — пояснил Ариох, — на нем заклятие неузнаваемости.

— Час от часу не легче! — всплеснул руками мистик. — Кого же мне тогда ловить?

— Он изрядно сутул и одет в плащ цвета июльской листвы, но, главное, я догадываюсь, кто… — Иерофант внезапно захрипел и повалился на пол; глаза его вылезли из орбит, рот обмяк, а из ноздрей просочилась кровь. Все кинулись к нему, но. старый малефик был уже