Он быстро удалился, увлекая за собой Барроуза, а Пейдж остался у пруда наедине с бренными останками Джона Фарнли.

Шок постепенно проходил, и Пейдж принялся размышлять о перипетиях этой бессмысленной трагедии. Версия о самоубийстве вроде бы напрашивалась сама собой. Смущало только то, что от Маррея ничего не удалось добиться. Неясно, что мешало ему попросту сказать: «Конечно, это и есть обманщик; я с самого начала это знал!» По всему было видно, что именно так он и думает. Почему же он тогда промолчал? Или всему виной эта его манера вечно темнить?

– Фарнли! – громко произнес Пейдж. – Фарнли!

– Вы меня звали? – откликнулся кто-то совсем рядом.

От этого неожиданно возникшего из темноты голоса Пейдж вздрогнул и отпрянул, едва не споткнувшись о тело. Была уже глубокая ночь, и даже контуры предметов терялись во мраке. Послышалось похрустывание песка по тропинке, чиркнула спичка. Вырвавшееся пламя осветило чьи-то ладони, потом сквозь щель в кустарнике показалось лицо претендента – Патрика Гора или Джона Фарнли, который всматривался в пространство вокруг пруда. Спустя мгновение он чуть нескладной походкой шагнул вперед.

В руке у него была потухшая сигара. Он сунул ее в рот и, старательно раскурив, взглянул на Пейджа.

– Вы меня звали? – повторил он.

– Нет, – угрюмо отозвался Пейдж. – Но хорошо, что вы ответили. Вы знаете, что произошло?

– Да.

– Где вы были?

– Гулял.

Спичка уже погасла, но Пейдж слышал его неровное дыхание. Этот человек был явно взволнован. Уперев кулаки в бедра, он подошел к Пейджу. В уголке рта тлела сигара.

– Жаль подлеца, – произнес он, глядя себе под ноги. – Чем-то он даже вызывал уважение. Может, не стоило мне все это затевать… Убежден, что он давно обратился в пуританскую веру своих отцов и много лет усиленно замаливал грехи добрыми делами, попутно прибрав к рукам поместье. Мог бы счастливо и дальше всех дурачить… Да и сквайр из него был хоть куда – тут мне с ним не состязаться. Всего-то и не хватило одной крошечной детали, вот он и решился…

– Покончить с собой?

– Вне всякого сомнения.

Он вынул изо рта сигару и выпустил облако дыма, которое расплылось причудливыми завитками, словно вызванный из темноты призрак.

– Полагаю, Маррей уже закончил сравнивать отпечатки. Вы ведь присутствовали на том небольшом допросе, что он нам учинил. Скажите, вы заметили, в какой именно момент наш покойный друг проговорился и выдал себя?

– Нет.

Пейдж вдруг догадался, что взволнованный вид его собеседника не в последнюю очередь вызван банальным чувством облегчения.

– Маррей не был бы собой, – продолжал тот суховатым тоном, – если бы не выдумал какого-нибудь вопроса с подвохом. Он всегда такое любил. Я этого ждал и даже побаивался. Но не каверзного вопроса самого по себе. Страшно было – а вдруг он спросит о чем-то, что я забыл! К счастью, когда дошло до дела, я сразу раскусил его хитрость. Помните, он спросил, что такое «Красная книга из Эппина»?

– Да. И вы оба что-то написали.

– Разумеется, такой книги не существует. Любопытно, какую галиматью сочинил мой несчастный соперник. До чего же занятно выглядело, когда Маррей, с непроницаемым лицом, как важный филин, заверял его, что ответ правильный! Думаю, вы со мной согласитесь, что именно самоуверенность и погубила нашего друга. Но к черту все это… – Помолчав, он взмахнул рукой, и огонек сигареты описал в воздухе фигуру, странно похожую на вопросительный знак. – Ну, поглядим, что этот бедняга с собой сотворил. Позвольте ваш фонарь.

Пейдж исполнил просьбу и отошел в сторону, пока тот присел на корточки, осматривая тело. Наступила долгая тишина, изредка прерываемая глухим бормотанием. Наконец претендент встал и неторопливо подошел к Пейджу, не переставая нервно включать и выключать фонарь.

– Нет, мой друг, – сказал он изменившимся голосом, – это не оно.

– В смысле?

– Мне очень неприятно это говорить, но я готов поклясться, что это не самоубийство.

(Стоит отдать должное сообразительности и интуиции этого человека – или атмосфере ночного сада.)

– Почему вы так решили? – спросил Пейдж.

– А вы внимательно на него посмотрели? Нет, так подойдите и убедитесь. Разве человек способен распороть самому себе яремную вену три раза подряд, ведь он должен был бы умереть уже после первого пореза? Такое вообще возможно? Я, конечно, не специалист, но сильно сомневаюсь. Помните, я говорил, что одно время работал в цирке? Так вот, мне не доводилось видеть ничего подобного с тех пор, как Барни Пула, лучшего дрессировщика к западу от Миссисипи, загрыз леопард!

Легкий ночной ветерок пробежал по тисовому лабиринту, тронул розовые кусты…

– Где, интересно, орудие убийства… – рассуждал он вслух, скользя лучом по мглистой поверхности. – Вероятно, прямо тут, в пруду, но не думаю, что нам стоит самим его искать. Полиция в таких случаях полезнее, чем может показаться. Все это существенно меняет дело… и очень меня тревожит, – добавил он, как будто оправдываясь. – Какой смысл убивать обманщика?

– Или, коли на то пошло, законного наследника… – заметил Пейдж.

Пейдж почувствовал на себе его пристальный взгляд.

– Неужели вы до сих пор не верите?..

Беседу прервал звук поспешных – но как будто сановитых – шагов со стороны дома. Претендент посветил фонарем, и перед ними возникло лицо Уилкина. В последний раз Пейдж видел юриста в столовой, где тот закусывал рыбными сэндвичами. Теперь Уилкин был не на шутку перепуган. Он держался за край жилета, словно собирался произнести речь. Но потом передумал.

– Господа, вам лучше вернуться в дом, – сказал он. – Мистер Маррей хочет вас видеть. Надеюсь… – проговорил он многозначительным тоном и недобро покосился на претендента, – надеюсь, никто из вас, господа, не был в доме после того, как это произошло?

«Патрик Гор» резко повернул голову:

– Только не говорите, что стряслось что-то еще!

– Именно так, – сердито ответил Уилкин. – Похоже, кто-то воспользовался возникшей суматохой. В отсутствие мистера Маррея кто-то прошел в библиотеку и украл дактилограф, в котором было наше единственное доказательство…

Часть вторая

Четверг, 30 июля Кукла оживает

Затем все стихло, и сразу появился Моксон с виноватой улыбкой на лице.

– Простите, что я вас бросил. У меня там машина вышла из себя и взбунтовалась.

Глядя в упор на его левую щеку, которую пересекли четыре кровавые ссадины, я сказал:

– А не надо ли подрезать ей ногти?

Амброз Бирс. Хозяин Моксона[2]

Глава седьмая

На следующий