На кухне у нее повсюду были развешаны «ловцы снов»[4], их разноцветные перья покачивались у нас над головами. Ада утверждала, что по материнской линии она на одну шестнадцатую лакота[5]. Как-то раз, когда Ада протирала пыль со своих «целебных кристаллов» и камней, расставленных по всему дому, я взяла один и спросила, для чего он.

– Сапфир – для процветания, детка.

– А этот? – Я подняла светло-зеленый камень.

– Фуксит. Для релаксации. – Она хохотнула, обнажив пломбы. – Хотя для этого у меня есть и другие средства вон в том шкафчике.

Я перевела взгляд на стеклянные бутылки, и Ада вновь усмехнулась.

После первой встречи между Мони и Адой установился настороженный нейтралитет. Тем не менее они всегда любезно приветствовали друг друга через улицу взмахом руки или кивком, пока мы носились из одного дома в другой.

* * *

В тот день несколько раз принимался дождь. В соседнем переулке устроили гаражную распродажу; машины сновали туда-сюда, на нашей улице было оживленнее обычного. Дождь стих, и Мони высаживала фиолетовые вербены вокруг почтового ящика, когда рядом притормозила «Хонда Цивик». За рулем сидел мужчина в квадратных очках. Марлоу, которая наворачивала круги по подъездной дорожке на своем велосипеде, остановилась. Мы с Сойером замерли с мелками в руках.

– Не подскажете, где Хаммерсмит-драйв?

Мони опустила садовую лопату и вытерла лоб.

– Ох, точно не знаю…

– Что, простите? – громко переспросил мужчина, выставив локоть в окно.

– Я не уверена, – повысила голос Мони.

– Вы разве не здесь живете?

На автомобиле был пробит глушитель, двигатель хрипел.

– Да, здесь.

– Тогда где находится Хаммерсмит-драйв? Я опаздываю, нужно кое-что забрать.

– Извините, я… – пробормотала она.

– Что за люди… Учите английский или проваливайте.

Я крепче стиснула желтый мелок. Каждое слово раскаленным железом вонзалось мне в уши. Я ненавидела этого гадкого типа. Не только из-за того, что он сказал, но и за то, что сказанное им так сильно на меня подействовало.

– А вот грубить необязательно.

На подъездной дорожке возле своего дома стояла Ада, скрещенные на груди руки делали ее фигуру еще внушительней.

Сделав вид, что не заметил ее, мужчина вывернул на дорогу.

– Вот-вот. Проваливай отсюда. Убирайся к черту! – почти выкрикнула Ада.

Он уехал, оставив после себя шлейф выхлопных газов и нанесенной обиды.

Мони посмотрела в конец улицы, словно желая убедиться, что мужчина действительно уехал. Затем поднялась на ноги.

– Вы не обязаны мне помогать, – запальчиво проговорила она.

– То есть как? – Ада расцепила руки.

Ничего не ответив, Мони ушла в дом. Невысаженные вербены так и остались в контейнерах для рассады.

* * *

Через несколько недель, когда Ада подвернула лодыжку, спускаясь по лестнице, Мони приготовила для нее и Сойера целый пакет с замороженной едой: контейнеры с рисом, пулькоги[6] и корейскими овощными блинчиками пачжон. Я видела с крыльца, как она оставила все это на пороге их дома.

Однажды вечером Мони отправила меня забрать контейнеры, которые она ценила на вес золота. Я постучала, но никто не ответил. Дверь была открыта; через дверную сетку долетал звук телевизора.

Я нашла Сойера в кухне. Он сидел за столом и рисовал в блокноте синей шариковой ручкой. Приложив палец к губам, Сойер перевел взгляд на кресло, где спала Ада. Из ее разинутого рта вылетало легкое похрапывание.

Сойер отодвинул свой стул и осторожно приблизился к бабушке. Я подошла следом. Встав по обе стороны от нее, мы глядели на почти неподвижную фигуру. На щеках Ады виднелись мокрые дорожки, ручейки слез струились по сухим складкам кожи. Ее грудь вздымалась и опускалась, под рукой лежала небольшая серебряная рамка стеклом вниз.

Сойер вытащил рамку из-под руки Ады и положил на журнальный столик. Я наклонилась ближе, изучая лицо женщины на фото. Хотя снимок был старым, женщина на нем – с блестящими волосами, в светло-зеленой блузке – выглядела молодо.

Глаза у нее были такими же, как у Сойера, с веселыми морщинками в уголках. Такая же широкая улыбка обнажала крупные верхние зубы. Женщина на фотографии смотрела вверх. Интересно, на кого? Кому она улыбалась?

Я не спросила Сойера о ней. То ли потому, что заметила в его глазах непривычную грусть, то ли мне попросту не представилось такой возможности: Мони позвала меня домой с улицы.

Мама с папой собирались на ужин. В центре Сент-Пола недавно открылся ресторан, и они уже несколько дней с восторгом обсуждали предстоящее свидание. Новое красное платье, купленное мамой по этому случаю, висело в прозрачном пакете на двери их спальни словно на выставке. Каждое утро, проходя мимо, я любовалась огненно-красной шелковой тканью, преодолевая искушение погладить блестящую поверхность.

Когда я вернулась домой с Мони, на меня тут же обрушился град вопросов.

– Айла, ты не видела мое платье? – спросила мама, пытаясь застегнуть сережку. Светлые волосы лежали на ее плечах идеально завитыми локонами.

– Нет, – быстро ответила я.

– Ты уверена? – с нажимом спросила она. Я наблюдала за движениями ее губ, красная помада самую капельку выходила за границы.

– Уверена. Я думала, оно висит на двери.

Мама покачала головой:

– Его там больше нет.

Вошел папа, на ходу засовывая бумажник в карман пиджака, и потряс ключами от машины.

– Стелла, ради бога. Мы опаздываем.

Мама раздраженно вскинула руки.

– Не понимаю. Оно висело там несколько дней, Патрик. Я купила его специально для сегодняшнего вечера.

Папа сочувственно пожал плечами:

– Знаю, но… – Он махнул рукой в сторону гаража. – Сомневаюсь, что для нас станут держать столик. Может, наденешь другое?

Мама вернулась через несколько минут, запыхавшаяся и растрепанная. На ней было простое черное платье без рукавов. Быстро поцеловав меня на ночь, она поспешила вслед за папой, который уже был за дверью, как вдруг резко остановилась. Ее взгляд метнулся вверх по лестнице.

Проследив за ним, я увидела Марлоу. Она сидела на верхней ступеньке и смотрела на нас сверху вниз как хищная птица. Ее руки были сложены на коленях, лицо – наполовину скрыто в тени.

Три недели спустя, играя у ручья с Сойером, я нашла платье. Насквозь мокрое, в грязных разводах. Едва узнаваемое. Подол юбки обтрепался. Я ткнула палкой, наблюдая, как оно извивается в воде, словно потревоженный аллигатор.

Темно-красное пятно, кровоточащий знак вопроса.

Глава 13

1996

Бывают дни для ягнят. А бывают дни для волков.

Так говорила Мони.

Дни, когда я обдирала коленку,