в Генпрокуратуре пока слишком много просят, надо немного подождать, пока цену скинут. Я ему: Лень, о чем ты? Это нам тут хорошо ждать, а каково там Паше, на нарах? Коммерсант! Короче, полетел я к полпреду в Нижний. Он к тебе тепло относится, Мордашова и сам не больно любит; я на него сильно надеялся. Но на этот раз он руками развел: придется ребята, вам самим с Мордашовым договариваться, — он к президенту тоже напрямую ходит. Я, конечно, немного поддавлю, но особенно не рассчитывайте. Тем более, в этом деле душок опасный возникал, — Осинкин поморщился. — Мордашов ведь всегда президентскую линию гнет, буквально — надежа и опора. А ты с оппозиционерами якшаешься, в партию не вступаешь, высказываешься нелояльно. Полпреду за тебя в конфликт с Мордашовым вступать — самому подставляться. Понимаешь?

— Конечно, — кивнул Норов.

Осинкин налил себе еще; Норов прикрыл свою рюмку рукой, показывая, что у него еще осталось. Они выпили, и Осинкин закурил, Норов молчал, ждал продолжения.

— В общем, я позвонил Мордашову, куда деваться? Он меня принял довольно доброжелательно, но с первого раза мы с ним не договорились. Он готов был тебя только по деятельному раскаянию выпускать, видно, крючок хотел сохранить, а я стоял на отсутствии состава.

— Спасибо.

— За что? — пожал плечами Осинкин. — Кому оно нужно, это деятельное раскаяние? Клеймо на себя ставить! Слушай! — вдруг перебил он себя. — Тебя там случайно не трясли насчет меня?

— Как догадался?

— Значит, все-таки трясли?

— Не сказать, чтобы уж сильно прессовали, но разок городской прокурор со мной по этому поводу встречался. Вечерком, по-дружески.

— Что спрашивал?

— Так, чепуху всякую. Хотел получить на тебя компромат.

— Так и знал! Мы с Володей Петровым это обсуждали. Он сразу сказал: непременно будут от него показаний на нас добиваться. Вот гады! Сколько крови из нас выпили, а никакой благодарности!

— Да мы от них, собственно, ее и не ждали, — усмехнулся Норов. — Так до чего ты все-таки договорился с Мордой?

Осинкин посерьезнел.

— Условия не идеальные, но не плохие. Уголовное дело закроют, но не раньше чем через полгода. Мордашов хочет иметь гарантию, что мы его не обманем.

— Он бы, думаю, обязательно обманул.

Осинкин посмотрел на него без улыбки.

— Тебе придется уйти, — заключил он.

Норов почувствовал укол самолюбия. Об уходе он не раз думал и сам, но то, что увольняли, было неприятно и обидно.

— Я не мог ничего поделать, — виновато пояснил Осинкин. — Мордашов считает тебя подстрекателем и инициатором всех заговоров против себя. Не может простить тебе историю с сыном. Я, между прочим, тебя предупреждал, что аукнется.

— Меня все предупреждали. Теще даже владыка что-то по этому поводу говорил. А сколько, кстати, с Леньки просили, не в курсе?

— Десятку.

— Десять лимонов?! За меня?! С ума сойти!

— Москва. Там цены такие.

— Как говорил один мой сокамерник, за такие деньги не грех и посидеть, — покачал головой Норов.

— Лучше не надо. Мураховский предполагал, что через пару месяцев до пятерки спустят, но я решил не тянуть…

— Спасибо, — повторил Норов.

Вероятно, его благодарность прозвучала чуть суховато. Осинкин посмотрел на него озабоченно.

— Считаешь, что я поспешил? Мог бы добиться от Мордашова большего?

— Нет, я так не думаю.

Осинкин действительно не мог добиться от губернатора большего. Если кто-то и мог, то не Осинкин.

— Что ты еще ему пообещал?

— Ну, само собой, прекратить все военные действия против него, поддержать на губернаторских выборах…

В кабинет без стука вошла Ольга.

— Ребята, может быть, вам хотя бы фрукты принести?

— Нет, спасибо, — ответил Норов.

Она по-прежнему не взглянула на него, — он понял, что вопрос предназначался не ему, и с ответом вылезать ему не следовало.

— Ничего не надо, — подтвердил Осинкин, и Ольга вышла.

— Что еще ты ему отдал? — напомнил Норов.

Осинкин вздохнул.

— Часть Московского шоссе, которая проходит внутри города, становится федеральной трассой и целиком переходит в компетенцию области. Теперь они согласовывают все строения на ней: ларьки, торговые павильоны, билборды.

— Большой кусок. Дороже десятки. Смотри, как Морда удачно сработал: и политическое будущее себе обеспечил, и еще нажился.

— Ну, и пару стройплощадок для Миши. Как говорится, до кучи.

— Это уж совсем наглость!

— Мы сами виноваты, — пожал плечами Осинкин.

По его тону было ясно, что виноватым он себя не считал, просто, как порядочный человек и друг, добровольно принимал долю ответственности.

— Извини, — сказал Норов. — Мне жаль, что я доставил тебе столько неприятностей.

— И ты меня извини, Паша. Откровенно говоря, главная беда в том, что ты — не чиновник.

— Не чиновник, — согласился Норов.

Он оглядел высокие книжные стеллажи вдоль стен: подписные издания в ярких обложках были расставлены по цвету.

— Читаешь? — спросил он.

Осинкин издал свой застенчиво-виноватый смешок.

— Времени не хватает. Ольга библиотеку подбирала. Где-то заказывала.

— Молодец, — похвалил Норов. — Красиво.

Он поднялся. Осинкин тоже встал. Он не задерживал Норова, и Норов подумал, что, должно быть, в глубине души Осинкин был рад избавиться от него, пусть и ценой Московского шоссе.

Плюс две стройплощадки, Кит, не забывай! Я бы за тебя, наверное, столько не дал. Спасибо на добром слове. Обращайся, Кит.

— Ты обращайся, если понадобится, — проговорил Осинкин, пожимая ему руку. — Звони напрямую. Во всем можешь на меня рассчитывать, полностью, от и до! Ты понимаешь? Я и Володе Петрову сказал, чтобы все твои просьбы он учитывал в первую очередь.

— Это щедро, — ответил Норов серьезно. — Володя обязательно учтет.

Он знал, что никогда не обратится ни к Осинкину, ни, тем более, к Петрову.

Глава пятая

— Расстраиваешься из-за Анютки? — участливо спросила Ляля.

Норов не ответил. Он с легким неудовольствием следил за действиями Ляли, взявшейся после ухода Гаврюшкина складывать продукты в холодильник. Ему не нравилось, что чужой человек хозяйничает в его доме.

— Жалко девчонку, — продолжала Ляля. — И как только ее угораздило эту заразу подцепить? Мишка тоже убивается…

Она с трудом запихнула на уже забитую верхнюю полку две упаковки с йогуртами и добавила непоследовательно:

— Эх, повезло же ей!

— В каком смысле?

— Два таких крутых мужика ее любят!

— Я не крутой.

— Крутой! Мне Мишка про тебя рассказывал. Как ты в мэрии работал, а он у тебя охранником начинал. Он говорит, ты совсем другим человеком был: тачки, охрана, костюмы, всякое такое… Круто! Мы с ним весь вечер вчера проговорили. Он, конечно, тебя ненавидит из-за Анечки, но и уважает тоже… Паш, а правда, что ты тогда…

— Давай сменим тему, — перебил Норов.

— Не хочешь со мной об этом говорить?

— Ни с кем не хочу.

— Да тебе вообще