Доктор Сируэлос опустила голову, затем вновь посмотрела на родителей.

– Это подводит меня к следующему вопросу. Вы думали насчет дальнейших планов? Что будет после того, как истечет срок временной опеки?

– Дальнейших планов?.. – безучастно переспросила мама.

– Марлоу ничего не помнит из прежней жизни. Насколько известно, вы – единственная семья, которая у нее есть. Нам еще предстоит выяснить обстоятельства ее прошлого. Жив ли кто-нибудь из ее родственников. Если вы не планируете выстраивать с ней длительные отношения, тогда лучше разорвать их сейчас. Дайте ей шанс начать жизнь с теми, кто будет с ней в долгосрочной перспективе.

Ее спокойный тон не смягчил напряжение, которое отпечаталось на мамином лице. Папа протянул руку и похлопал маму по плечу, словно проверяя, все ли с ней в порядке.

– Мы еще не обговаривали детали. Нам нужно обсудить это наедине. – Папа перевел взгляд на меня, словно внезапно вспомнил, что я тоже там.

– Понимаю, – сказала доктор Сируэлос. – А пока, пожалуйста, держите меня в курсе, если заметите любые существенные изменения в состоянии Марлоу.

Она направилась к двери, чтобы позвать девочку.

– Как думаете, ее память восстановится? – резко спросила мама.

– Только время покажет. Возможно, завтра она все вспомнит. А возможно, никогда.

Мама задумчиво кивнула, глядя на Марлоу через окно. Та подняла куклу и улыбнулась.

* * *

Неделю спустя к нашему дому подъехала машина шерифа Ванденберга. Он отрастил бороду. Судя по всему, папа его не ждал.

– Прошу, заходите, – сказал он, придерживая входную дверь.

Мони предложила гостю чай, но тот отказался.

– Надолго не задержусь. Я в городе по другому делу. Просто решил заскочить по пути. Слышал о вашем маленьком чуде.

В кухню вошла Марлоу. Шериф Ванденберг на секунду умолк, воззрившись на нее. Уже тогда она обладала способностью притягивать к себе взгляды.

– Ты, стало быть, Марлоу? – дружелюбно спросил он.

– Мне шесть.

– Правда? Ну здорово. Ты меня помнишь?

– Нет, – без обиняков заявила она и спряталась за Мони, теребя свою рубашку.

Мама положила руки мне на плечи. Не Марлоу, а мне.

– Она до сих пор немного боится говорить при посторонних.

Шериф Ванденберг кивнул.

– По словам доктора Сируэлос, еще слишком рано допрашивать маленькую леди.

– Думаю, это разумно, – сказал папа. – Лучше действовать не спеша.

– Правильно. Но раз уж я здесь, не возражаете, если я задам несколько вопросов Айле?

Папины брови поползли вверх. Он внимательно посмотрел на меня и пожал плечами:

– Не вижу причин для отказа.

Я пошла за шерифом Ванденбергом в гостиную. Родители остались на кухне, а Мони отвела Марлоу в комнату поиграть.

– Где бы ты хотела сесть?

Я глянула по сторонам, затем вниз.

– На полу.

– О… конечно. Только предупреждаю, колени у меня уже не те, что раньше.

Мы сели на кремовый ковер. Я водила по нему руками, подбирая маленькие катышки, лишь бы не смотреть на шерифа.

– Айла, ты хорошо помнишь ту ночь, когда нашла свою подругу Марлоу?

– Она мне не подруга.

Шериф прищурил глаза.

– Нет?

– Ну, не совсем.

– Жуткая тогда выдалась ночка.

– Ага.

Я подняла глаза. Его густая лоснящаяся борода резко контрастировала с отполированной лысиной.

– Помнишь, что ты делала прямо перед тем, как нашла Марлоу?

– Да. Мы ели лапшу. Она была немного острой.

– Вы все находились в доме?

– Да. Мони. Мама. Папа.

Шериф сунул в рот жевательную пастилку. В наступившей тишине хрустнула карамельная глазурь.

– Айла, в тот вечер ты не заметила ничего необычного?

– В каком смысле «необычного»?

– Не такого, как всегда. Возможно, твои родители или бабушка делали что-то, чего обычно не делают.

Я помотала головой:

– Мы в последний раз ужинали в летнем домике. Мони всегда готовит.

– И ничего не показалось тебе странным или необычным?

Изо рта у него шел сладковатый мятный запах.

– Нет.

– Что ж, ладно. Будь умницей.

Шериф извлек из кармана розовую пастилку и протянул мне. Она медленно таяла у меня в кулаке. Раскрыв ладонь, я посмотрела на липкое розовое пятно, затем вскинула глаза. Марлоу сидела по-турецки на полу в прихожей и, пристально глядя на меня, повторяла движения моей руки.

Глава 10

1996

– На той стороне улицы грузовой фургон!

Я приникла носом к стеклу, чтобы лучше видеть происходящее из своего гнездышка на белом деревянном подоконнике. Марлоу вскарабкалась ко мне и оперлась ладонями о стекло, выглядывая наружу.

– Кто это? – Она указала на пожилую леди, которая стояла на газоне возле дома.

У женщины были огненно-рыжие крашеные волосы, однако даже со своего места я заметила пробивающуюся у корней седину. Уперев руки в широкие бедра, женщина что-то говорила одному из грузчиков.

– Наверное, она въезжает.

Мы посмотрели по сторонам в надежде выяснить что-нибудь еще о новых соседях.

– Айла! Марлоу! – долетел снизу голос Мони.

Я взяла Марлоу за руку и стащила с подоконника. Она вытянула шею, все ее внимание было приковано к происходящему за окном.

Ладонь Марлоу надежно лежала в моей руке.

За последние восемь с небольшим месяцев это вошло в привычку. Она осталась с нами, опеку продлили. «До конца весны», – сказал папа. Прошла зима, и с каждым днем положение девочки в доме упрочивалось, подобно тому как спрессовывается снег, слой за слоем, пока наконец не застывает ледяной глыбой.

Наш повседневный быт вращался вокруг нее, и постепенно Марлоу стала его неотъемлемой частью. Мони по-прежнему кормила ее палочками, так что в конце концов Марлоу просто поворачивала голову и открывала рот. Пожилая кореянка успела к ней привязаться, словно их соединяла незримая нить.

Папа вечно был занят на лекциях или проверял работы студентов дома, у себя в кабинете. Однако в конце дня он неизменно спрашивал у мамы: «Как девочки? Хорошо себя вели? Дали хальмони отдохнуть?» Потом задерживал взгляд на Марлоу и ласково трепал ее по голове, точно бездомного щенка, которого мы приютили.

В череде ежедневных забот мама, пускай и с неохотой, все же смирилась с прибавлением в нашем семействе. Каждое утро она поднимала нас с постели, помогала справиться с зубной щеткой, загружала в стиральную машину дополнительный комплект вещей и ставила за ужином дополнительную тарелку. Хотела она того или нет, это стало частью ее образа жизни, ее среды обитания.

Куда бы мы ни шли, прохожие оглядывались на Марлоу и отпускали комментарии в наш адрес. Как будто ее яркая внешность располагала к тому, чтобы открыто выражать изумление и задавать вопросы. Как будто одним своим видом она давала им разрешение. Я внутренне негодовала, мне хотелось оградить ее от этих вуайеристов.

– У вас прелестная дочурка, –