– Посиди со мной, милый, есть разговор.

Пол позволил отвести себя в кабинку – с извращенным удовольствием от крайнего нахальства женщины, – где та уселась, навалившись на него и положив руку ему на колено. Каково это, подумалось ему, лежать в объятиях такого чудища: средних лет, с бычьей шеей, в гротескном макияже; хоть и в кричащем женском наряде, но без очевидных признаков пола.

– Побудь со мной, сладенький, – сказала она, выдавая слова с механической говорливостью и без малейшей попытки их оживить, что указывало на частое повторение, – и останешься доволен. Тебе будет лучше, чем с какой-нибудь уличной потаскухой.

Пол улыбнулся и вежливо кивнул. Псевдошлюха, решил он, ложно соблазняющая своим чудовищным телом, чтобы стимулировать продажу алкоголя, для чего и была нанята: парадокс, своего рода пародия на более привычную женскую роль.

Спиртное приятно туманило и без того не острое зрение Пола, хотя его глаза блестели ярче обычного, и смягчало его речь. Пол заказал несколько порций. Его забавляло, как зорко женщина наблюдает за официанткой, с какой неприкрытой жадностью берет у нее металлические жетоны, по которым начисляются комиссионные за купленную посетителем выпивку, и сгребает сдачу, выложенную официанткой на стол.

Через некоторое время Пол задумался, сколько осталось денег. Наверное, немного, и надо бы уберечь от этого страшилища достаточно, чтобы купить бокал-другой девушке с потрясающими рыжими волосами в «Паласе». Он жестом отослал официантку.

– Я пуст, – сказал он. – Ободрали на ипподроме.

– Не повезло, – ответила женщина с сочувствием на лице и явно занервничала.

– Уйди, дай мне допить, – попросил Пол.

Она разоткровенничалась:

– Я бы и рада, но хозяин приказал: если девочка села выпивать с мужчиной, она должна оставаться с ним, пока он не уйдет.

Пол одобрительно хохотнул, распознав хитрую уловку, и нетвердо поднялся на ноги. Женщина проводила его до двери.

– Обязательно приходи ко мне еще.

Он снова рассмеялся, а затем невольно устыдился: не оттого, что потратил на нее несколько долларов, а оттого, что позволил считать себя легкой добычей.

– Ты не так поняла, – серьезным тоном ответил он. – Я не в претензии, что ты вытянула из меня на десятку. Хоть я и на мели, десятка ведь не деньги. Но не надейся, что я приду с толстой пачкой, чтобы ты… – Пол вдруг обнаружил, что топчется в дверях и пытается оправдаться перед этим чудищем.

Он оборвал свою речь звонким смехом и ушел.

Когда Пол входил в «Палас», рыжеволосая танцевала с толстым юнцом в твидовом костюме под старания неистового оркестра из трех человек. Он подождал, купив выпивку себе и подошедшей девушке в замаранном коричневом платье из шелка, которая снова и снова повторяла:

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой! Я здесь уже неделю, а до сих пор поверить не могу! Да ты сам погляди, сколько тут всего! – Она широким жестом обвела стену, сплошь заставленную бутылками.

Толстый парень вскоре исчез, рыжеволосая увидела Пола и дождалась приглашающего кивка.

– Привет.

– Привет.

Они выпили, и Пол указал на сдачу, которую выложил перед ним бармен. Девушка взяла ее, небрежно поблагодарив.

– Как игра? – спросил он.

– Недурно! А у тебя?

– Так себе, – весело пожаловался он. – Скачки выжали из меня почти все, что я получил утром.

Девушка сочувственно улыбнулась, и они постояли – близко, но без касания, почти не разговаривая, неспешно выпивая и время от времени ласково улыбаясь друг другу. Шум этого заведения, его пестрота приглушились, почти скрылись от Пола за розоватой алкогольной дымкой, сквозь которую он смотрел на мир. Но лицо, волосы, фигура девушки были видны достаточно ясно.

Он испытывал к ней странную привязанность – хоть и вполне интимную, но не имевшую ничего общего с похотью. Как бы ни был пьян Пол, он не хотел уложить ее в постель. Несмотря на ее красоту и на его сердечное влечение, рыжая оставалась девушкой, которая раскручивала на выпивку приезжих в приграничном городке. Она даже могла быть девственницей, и тут никакого парадокса – ее профессия этому не препятствовала и даже требовала целомудрия в рабочее время. Не имело значения и то, что красотку залапали чужие руки, – ее свежесть выстояла. Просто-напросто из-за того, что ее желало слишком много мужчин, она не стала желанной для Пола. Если он когда-нибудь и обратится к женщине из этой омерзительной среды, то это скорее будет чудище вроде той бабы в салуне. При определенном настрое такая может доставить извращенное дикарское удовольствие.

Пол снова подал знак бармену. Когда опустошили бокалы, сказал:

– Что ж, я пойду. Денег осталось только на ужин.

– Потанцуешь со мной перед уходом?

– Нет, – ответил он, и его охватило теплое чувство отречения. – Ступай и найди себе живого.

– Мне без разницы, есть у тебя деньги или нет, – серьезно сказала она, а затем тронула его руку. – Позволь одолжить…

Пол отступил, качая головой.

– Пока! – И повернулся к двери.

Его окликнула девушка в грязном коричневом платье, которая у конца барной стойки пила в компании двух мужчин:

– Это слишком хорошо, чтобы быть правдой!

Он вежливо улыбнулся, кивнул и вышел на улицу.

Ненадолго задержался у двери – прислонившись к стене, глядел на размытые силуэты. Военнослужащие из Сан-Диего в мундирах трех родов войск, туристы, воры, просто непонятные типы, мексиканцы (по слухам, все как один полицейские шпионы), собаки… С меланхоличным отвращением он взирал на эту суетную пестроту, которая, как ему представлялось, с легкостью могла смениться кипучим весельем игры.

Из дверей салуна, откуда только что вышел Пол, бледная девушка равнодушно позвала:

– Заходи и будь счастлив.

Он поднял руку в недоверчивом жесте.

– Ты погляди на них, – грустно велел Пол. – Целая стая…

Он сунул руки в карманы брюк и с ухмылкой зашагал по улице. Чуть не выставил себя треклятым дураком!

На глаза попалась стойка с почтовыми открытками в окне антикварной лавки. Он зашел и купил полдюжины. Пять открыток отправил друзьям в Филадельфию и Нью-Йорк. Над шестой некоторое время размышлял: он знал немало людей, кому можно было бы ее послать, но не помнил адресов. Наконец послал случайному знакомому, которого не видел с довоенных времен, но чей адрес легко засел в памяти, потому что это была Четвертая авеню, 444.