Он прошелся по залу, обмениваясь шутками с парикмахерами. Задержался на минутку, чтобы поговорить с Джорджем Филдингом, агентом по недвижимости, которому распаривали розовое лицо перед массажем, что происходило раз в две недели. Затем отдал пальто и шляпу Перси, чистильщику обуви, и опустился в кресло Фреда для бритья. Кругом пахло лосьонами и жужжали механические устройства, что вселяло спокойствие. Здоровье и вот это… Откуда только пессимисты берут свои гадости?

В передней части зала зазвонил телефон, и Эмиль, старший мастер, прокричал:

– Лу, с вами хочет поговорить брат!

– Скажи ему, что я бреюсь. Чего он хочет?

Эмиль произнес несколько фраз в трубку, затем сообщил:

– Хочет узнать, можете ли вы сегодня утром зайти к нему в контору.

– Скажи ему: хорошо.

– Новая партия контрафакта? – спросил Филдинг.

– Вы удивитесь, – ответил Луи сообразно дежурной парикмахерской шуточке.

Фред в последний раз коснулся лица Луи посыпанным тальком полотенцем, Перси в последний раз коснулся щеткой сияющих туфель, и владелец парикмахерской покинул кресло, чтобы вновь спрятать вишневые полоски под пальто.

– Я к Бену, – сказал он Эмилю. – Вернусь примерно через час.

Бен Стемлер, старший из четырех братьев (Луи был третьим), округлый, бледный, с вечной одышкой, как будто только что одолел длинный лестничный марш. Он занимал должность регионального представителя нью-йоркского завода и объяснял свой умеренный карьерный успех, достигнутый после многолетней борьбы, упорным отказом признавать поражение. Однако хронический нефрит, которым Бен страдал в последние годы, гораздо сильнее способствовал росту его благосостояния. Из-за болезни у него опухло лицо, отчего убавилось рыбьей пучеглазости и появилась располагающая к доверию солидность.

Когда Луи вошел в контору Бена, тот, отдуваясь, что-то диктовал стенографистке.

– …На ваше письмо… выражаем… сожаление, что не можем выполнить… в ближайшее время. – Он кивнул брату и продолжил одышливо: – Письмо к Шнайдеру… Затрудняемся объяснить… Наш мистер Роуз… Тринадцатый случай нехватки материалов.

Диктовка прервалась хрипом, Бен отправил стенографистку с поручением и повернулся к брату.

– Как успехи? – спросил Луи.

– Могло быть хуже, Лу, но чувствую себя неважно.

– Проблема в том, что ты маловато двигаешься. Выйди, погуляй; могу сводить в спортзал; прими холодную ванну.

– Знаю, знаю, – устало сказал Бен. – Может, ты и прав. Но мне нужно кое-что тебе сообщить… то, что ты должен знать… Но не знаю, как это сказать. Я… То есть…

– Выкладывай! – улыбнулся Луи.

Бен, похоже, угодил в какую-то передрягу.

– Это насчет Пэрл! – Бен снова стал задыхаться, словно одолел очень крутой подъем.

– И? – Луи замер на стуле, но улыбка с лица не сошла.

Он был не из тех, кого можно свалить первым же ударом. Прежде и мысли не возникало, что Пэрл ему неверна, но стоило Бену назвать ее имя, и Луи понял, что так и есть. Понял с одного-единственного слова: это казалось настолько неизбежным, что он удивился, как не догадался раньше.

– И? – повторил Луи.

Не придумав, как помягче сообщить новость, Бен выпалил ее залпом, чтобы поскорее покончить с этим делом:

– Я видел ее позавчера вечером! В кино! С мужчиной! Норман Беккер! Продавец из «Литц и Олитц»! Они уехали вместе! В его машине! Я был с Бертой! Она тоже их видела!

Он смолк со вздохом облегчения и снова запыхтел.

«Позавчера вечером, – задумался Луи. – Я был на боксе – Малыш Брин нокаутировал О’Тула во втором раунде – и домой вернулся во втором часу».

От конторы Бена до дома Луи было двадцать четыре квартала. Луи механически засек время и узнал, что путь занял тридцать одну минуту – довольно неплохой результат: большей частью дорога шла в гору. Решил идти домой пешком, сказал Луи себе, потому что располагаешь временем, а не потому, что нужно было обдумать обстоятельства и все такое прочее. Обдумывать нечего. Ситуация кристально ясная.

У него есть жена. Другой мужчина посягнул, а может, только попытался посягнуть на его собственность. Настоящему мужчине решение очевидно. Для таких обстоятельств у настоящих мужчин есть кулаки, мускулы и храбрость. Для таких чрезвычайных случаев настоящие мужчины едят говядину, дышат у открытых окон, состоят в спортивных клубах и не пускают в легкие табачный дым. Определить масштаб посягательства – и остальное будет просто.

Пэрл, стиравшая что-то шелковое, с удивлением подняла глаза при появлении Луи.

– Где ты была позавчера вечером? – Его голос был спокойным и ровным.

– В кино. – Голос Пэрл звучал слишком непринужденно.

Следовало выбрать другую интонацию, но она знала, что в любом случае продолжение будет одно.

– С кем?

Осознав тщетность любых попыток обмануть, Пэрл вернулась к стремлению уязвить его любой ценой – к основе их отношений с тех пор, как стерлось первоначальное очарование брака.

– С мужчиной! У нас было свидание. Мы встречались и раньше. Он хочет, чтобы я ушла к нему. Он читает все, кроме спортивных новостей. Не ходит на бокс. Любит кино. Терпеть не может бурлеск. Затягивается сигаретным дымом. Не считает, что у мужчины должны быть только мускулы. – Ее голос стал высоким и резким, с нотками истерики.

Луи прервал ее тираду вопросом. Его удивила вспышка, но он был не из тех, кого взбудоражит взвинченность жены.

– Нет! Пока нет, но если захочу, то сделаю, – ответила Пэрл, почти не прерывая своего пронзительного напева. – И если захочу, то уйду к нему. Он не требует говядину каждый день. Не принимает холодные ванны. Умеет ценить не только грубость. Не поклоняется своему телу. Он…

Закрывая за собой дверь, Луи все еще слышал визгливый голос жены, продолжавшей воспевать достоинства своего ухажера.

– Мистер Беккер на месте? – спросил Луи малорослого паренька, стоявшего возле низкой отгородки на входе в торговую контору «Литц и Олитц».

– Вон там, в дальнем углу за столом.

Луи толкнул воротца и прошел по длинному помещению между двумя рядами математически точно расставленных столов: два письменных, машинистка, два письменных, машинистка. Треск пишущих машинок, шелест бумаг, гул голосов, диктующих: «…На ваше письмо… наш мистер Хассис… хотел бы сказать…» Шагая нарочито бодрой походкой, Луи изучал молодого мужчину