Вдобавок к двум южным окнам здесь имелось еще и большое северное, под которым стоял радиограммофон. Несколько стульев с плетеными сиденьями и заваленный журналами стол занимали центр кабинета. На оштукатуренных белым стенах с контрастно-черной отделкой деревом не висело ничего, кроме какого-то неуместного здесь триптиха, бело-эмалевые створки которого, окаймленные золотом, были закрыты. Предполагаю, Кларк привез его из Италии. Камин между южными окнами был монументальным, высясь своей краснокирпичной громадой почти до самого потолка. На нем мы и увидели развешанную в несколько параллельных рядов, как ступеньки лестницы, коллекцию пистолетов.

Кларк указал на нее. Оружие было тщательно начищено. Металл поблескивал на фоне красных кирпичей.

– Видите тот, на самом верху, мисс Фрейзер? Колесный затвор, вторая половина шестнадцатого века. Какая великолепная форма! В те времена даже предметы подобного назначения создавались красивыми. А кавалерийский пистолет внизу относится к эпохе Наполеона. Здесь, – он провел рукой от нижнего ряда до верхнего, – представлены три века развития оружейного дела.

– Из них до сих пор можно стрелять? – смущенно осведомилась Тэсс.

– Едва ли. Вот, подержите, до чего эти штуки тяжелые. – Он снял с трех деревянных колышков, вбитых в кирпич, кавалерийский пистолет. Глаза у него блеснули. – А почему вы спрашиваете об этом, мисс Фрейзер?

– Подумала, что они могут кого-нибудь убить, – ответила она.

Все разом уставились на нее. Я знаю за ней такую черту: ляпнет порой ненароком что-нибудь, прежде чем сообразит промолчать. Слова ее возымели ощутимый эффект. Атмосфера в комнате изменилась. В комнату словно вползли неожиданно леденящий холод и кромешная тьма. Только вот в данном случае ощущение оказалось похуже, потому что причина возникшей настороженности была неясна.

– Да я просто имела в виду… – спохватилась Тэсс. – Вспомнилась мне история…

– История? – переспросила, как эхо, Гвиннет Логан.

В своей деловой жизни Тэсс, вероятно, с очаровательной ловкостью выкручивалась из напряженных ситуаций. Будь по-другому, нипочем бы мгновенно не вспомнила об услышанном от меня давным-давно случае, чем тут же воспользовалась.

– Да, история. Может, кто-то из вас о ней даже слышал. Старинное ружье висело на стене. В нем остался забытый с давних времен заряд. На ружье падал свет из окна, возле которого в один солнечный день некто оставил банку с водой. Свет сфокусировался в ней, как в лупе, лучи нагрели пистон. Ружье выстрелило.

И снова нечто невидимое, пугающее поползло по нарядному кабинету, хотя Кларк рассмеялся.

– Боюсь, у нас нет здесь никаких пистонов, да и солнца тоже, – бросил он сухо, и вид его мне не понравился. – Посмотрите-ка. – Он опять засуетился возле коллекции. – Вот этот легкий пистолет был когда-то принадлежностью сыщиков уголовного полицейского суда. На нем выгравированы широкая стрела и корона, а следующий в том же ряду…

– И двух центов не дам за все вместе, – с подкупающей прямотой заявил Арчибальд Бентли Логан. – Зато модель корабля…

– Ах да! – развернулся к секретеру Кларк. – Тебе она нравится?

– Весьма недурственная. Не желаешь продать?

– Нет, воздержусь, пожалуй.

– Подойди-ка ко мне, – призвал его Логан. Хитреца, заблестевшая у него в глазах, показывала, что он изготовился к конфиденциальным переговорам. – Что ты за него хочешь? Не особенно, в общем-то, он мне и нужен, – он кинул на парусник нарочито-равнодушный взгляд, как на вещь для себя бесполезную, – но все же чем-то понравился. А если мне что-нибудь нравится, так уж нравится. Правда, Гвинни? Ну же, Мартин, давай. Фунт? Два? Даже три. Вполне честное предложение.

– Мне жаль. Он не продается.

Логан фыркнул. Азарт теперь одолел его не на шутку.

– Ерунда. Продается все, вплоть до… – Тон его вдруг изменился на мягкий и доверительный: – Мы вот как, пожалуй, поступим. – Сняв руку с плеча жены, он достал из кармана бумажник. – Даю пять фунтов, и точка. Что скажешь теперь?

– Бентли, дорогой… – вмешалась было Гвиннет.

Логан хохотнул. К хитринке на его лице добавилось раздражение.

– Гвиннет хочет за меня извиниться. Она всегда извиняется за меня, старого грубияна, которому невдомек, как надо себя вести. – Глаза у него стали злые. – Да, моя дорогая, но неужели ты совсем не понимаешь шуток? Не получаешь удовольствия от игры? Это же бизнес. Самая увлекательная игра на свете.

– У нас и так уже есть здесь игра, дорогой, – на редкость спокойно отозвалась она. – А если уж ты вознамерился непременно совершить сделку, выбери что-то и впрямь красивое. Например, вещь из эмали с золотом вон там, на стене. Что это, Мартин?

Глаза Кларка выразили готовность к улыбке.

– Это триптих, Гвиннет.

Брови ее слегка поднялись.

– Боюсь, это мало что мне говорит. Я ужасно невежественна.

– Алтарная картина. Два крыла его, или две створки, если закрыты, как вот сейчас, заслоняют центральную панель, на которой изображена религиозная сцена, в раскрытом же положении дополняют сюжет множеством подробностей. Иногда триптихи очень красивы.

– Ой, а нам можно его увидеть?

Нетерпение в голосе Гвиннет отразилось на лице Кларка судорогой недовольства, и он вежливо удержал ее, не дав подойти к стене:

– Скоро увидите. Полагаю, он вас заинтересует. – Говоря это, Кларк смотрел ей в глаза. – Не следует поглощать все вкусное за один присест. Сейчас, полагаю, нам настало время пойти и переодеться к ужину. Тем более что эти добрые люди, – просиял он улыбкой в сторону нас троих, – еще не видели своих комнат.

– Послушайте, а что именно здесь случилось? – поинтересовался вдруг Энди Хантер.

Он произнес это с жаром, жестикулируя, и, не получив ответа, упорно продолжил:

– Мы много чего наслушались про проклятия, призраков и тому подобное. Но что на самом-то деле случилось? Что это за семейство Лонгвудов и что они сотворили? Вот что мне хотелось бы знать.

– Поддерживаю, – пробормотала Тэсс.

– Изложение истории Лонгвудов заняло бы целый вечер, – откликнулся наконец Кларк, снова сверяясь со своими карманными часами. – Основной их чертой была, насколько могу я понять, любознательность. Первое упоминание этой фамилии мы находим в тысяча шестьсот пятом году, когда один из Лонгвудов оказался замешан в Пороховом заговоре. Последующая история семейства ничем особо не впечатляет. Сквайры, священники, адвокаты… Вплоть до тысяча семьсот сорок пятого года, когда еще один Лонгвуд принял участие в Якобинском восстании. Далее до тысяча восемьсот двадцатого года снова ничего яркого, пока не дошла очередь сделаться главой семьи Норберту Лонгвуду. Тут-то и началось.

– Кем же он был? – спросил Энди.

– Врачом. Ученым. Членом Королевского