Минут через пять в комнату заходит китаец – наверное, сам Ли Сэм. Благообразный старичок с седыми бакенбардами и китайской косичкой, которую в наши дни носят немногие. Одет он во все китайское и выглядит так, словно сошел с картинки на блюде с ивовым узором. Лицо приятное, спокойное, вежливое и улыбчивое, и по-английски чинки говорит хорошо, только что звук «р» не выговаривает.

– Вы хотите видеть мисс Ли Сэм? Могу ли я чем-нибудь помочь? – спрашивает он. – Извините, что побеспокоили полицию без необходимости. Моя дочь в полной безопасности. Она плосто ездила навестить длузей. – Он улыбается. – Молодые люди такие легкомысленные.

– Хорошо, Ли Сэм, – говорю я. – Рад, что с вашей дочерью все в порядке. Но мне надо с ней побеседовать, понимаете? По другому делу.

Он вроде как немного удивлен, но ничего не говорит, а только пожимает плечами, разворачивается и выходит из комнаты.

Я снова сажусь, закуриваю сигарету. Через пару минут дверь открывается, входит дамочка. И какая! Вы уж мне поверьте, сногсшибательная.

Высокая, стройная и гибкая, но отнюдь не худышка. Эти округлости и изгибы – все при ней. Увидев такую фигурку, самая первоклассная манекенщица прыгнула бы от зависти в озеро. А если еще добавить черные как ночь волосы и бирюзовые глазки… Если бы я не знал, что эта конфетка – дочь Ли Сэма, то и за миллион лет не догадался бы, что она китаянка. Принял бы за самую что ни на есть суперамериканскую красотку.

На ней черный китайский жакет из шелка и брюки, расшитые золотыми драконами. Жакет застегнут на все пуговицы до самой шеи, а черные атласные туфельки с бриллиантовыми пряжками подчеркивают изящество ножек.

Лицо мертвенно-бледное, губы приоткрыты в легкой улыбке, и выражение такое, что ты вроде бы ей нравишься, но она в этом еще не уверена. Зубки ровные, жемчужные, на шее – бриллиантовое колье тысяч за двадцать долларов, на пальцах – кольца еще на десяток тысяч.

Если так выглядят все китайские дамы, то я понимаю, почему все рвутся туда миссионерами.

Она останавливается прямо передо мной и смотрит сверху вниз:

– Доброй ночи. Вы хотите поговорить со мной?

Я встаю:

– Всего несколько вопросов, мисс Ли Сэм. Меня зовут Коушен. Я федеральный агент. Полагаю, вы не в курсе, где сейчас миссис Торенсен?

Она как будто удивлена.

– Марелла была дома, когда я видела ее в последний раз. Я приехала на виллу в четыре сорок пять и никого там не застала. Я немного подождала, и она вернулась. Это было, должно быть, часов в пять или чуть позже.

– Хорошо, – говорю я, – и что вы делали потом?

– Мы сидели и разговаривали.

Она смотрит на меня с той же полуулыбкой, немного укоризненной, если вы понимаете, о чем я.

– И как долго вы там сидели и разговаривали? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами:

– Довольно долго. Примерно до семи или, может быть, дольше. Я ушла оттуда без двадцати восемь.

– Миссис Торенсен осталась?

Она кивает.

– Если это так, мисс Ли Сэм, то не могли бы вы объяснить, почему вашему отцу, когда он забеспокоился и позвонил на виллу, никто не ответил?

Китаяночка все еще улыбается. Как шикарная школьная учительница, терпеливо выслушивающая настырного ученика.

– Я могу вам это объяснить, мистер Коушен. Когда мы разговаривали, Марелла сняла телефонную трубку с рычага, чтобы нас не беспокоили. Потом мы поднялись к ней в комнату, и, я думаю, она забыла положить ее на место.

Задумываюсь. Припоминаю, что, когда я приехал туда во второй раз и позвонил О’Халлорану, телефонная трубка лежала на месте.

– Что ж, возможно. А почему вы так спешили, что двинули к ней сразу после прилета, даже не заехав домой?

Она улыбается еще шире:

– Марелла так хотела. Она написала мне в Шанхай и попросила срочно приехать, потому что у нее неприятности. Написала еще первого числа этого месяца и попросила быть у нее не позже десятого. Она моя подруга, поэтому я приехала.

Я ухмыляюсь:

– Леди, хотел бы я, чтобы однажды вы, вот так, из дружеских чувств, прилетели ко мне за четыре тысячи миль просто в ответ на мое письмо. И это была единственная причина?

– Этой причины вполне достаточно, – говорит она. – И если когда-нибудь я вас полюблю, то прилечу за четыре тысячи миль по первому вашему зову.

Пожалуй, лучше держаться поближе к делу и не отвлекаться, думаю я и последнюю ее шуточку оставляю без ответа.

– То письмо от миссис Торенсен, в котором она просила вас поскорее приехать, оно у вас?

Она качает головой:

– Нет, я его уничтожила. Зачем мне было его хранить?

– Как вас зовут, мисс Ли Сэм? – спрашиваю я.

– Беренис, – говорит она и смотрит на меня, и ее глаза похожи на глубокий ручей в летнюю пору. Говорю вам, что эта крошка совсем не проста. Выдержка, спокойствие – этого у нее с избытком – и ум – быстрый и резкий, как хлыст.

– Правда же, красивое имя, мистер Коушен?

– Так ваша мать была американкой?

– Да, а как вы узнали?

– Ваш отец не может выговорить «р». Он бы вас так не назвал.

– А вы умнее, чем кажетесь, мистер Коушен. И вы правы насчет моего отца. Он произносит это имя как «Беленис», но у него есть для меня другое, китайское. И оно означает «Очень Глубокий и Очень Красивый Ручей». Вам нравится, мистер Коушен?

– Леди, – говорю я ей, – вы действительно красивы, и, по-моему, весьма глубоки.

Она снова улыбается и оборачивается, когда в комнату входит старик.

– С вами хотят поговолить, – обращается он ко мне. – Телефон в колидоле.

Я выхожу вслед за ним, а Беренис остается в гостиной со своей улыбочкой.

Звонит, конечно, О’Халлоран.

– Слушай, красавчик. Я тут развлекался, звонил знакомым по городу, и вот тебе новость. Полчаса назад полицейские из портового патруля нашли тело в нью-йоркском доке. Тело отправили в морг. Это женщина. Я там не был, потому что не могу бросить здесь бутылку, но вот приблизительное описание. Рост около пяти футов пяти дюймов, вес, по оценкам, от ста двадцати до ста тридцати фунтов. Блондинка с короткой стрижкой. Тебе это о чем-нибудь говорит?

– О’кей, Терри, – говорю я ему. – Ты побудь там, я загляну в морг. Давай, увидимся.

Старик исчез. Я возвращаюсь в гостиную. Китаяночка все еще стоит на том же месте, где я ее оставил.

– Послушайте, леди, – обращаюсь я к ней, – есть еще один вопрос. В чем была миссис Торенсен, когда вы с ней встречались?

– На ней был синий костюм и крепдешиновая рубашка устричного цвета. Серые шелковые чулки и черные лакированные туфли-лодочки.

– Какие-то кольца?

– Да, обручальное кольцо с бриллиантами и рубинами, свадебное кольцо с бриллиантами и кольцо с рубином на мизинце. Она всегда их носила.

– Большое спасибо, – говорю я ей. – Мы еще увидимся, Очень Глубокий и Очень Красивый Ручей. Вы только постарайтесь не сбежать в какое-нибудь глубокое море, пока меня не будет.

На этом я ухожу. Запрыгиваю в проезжающее такси и спускаюсь с холма. Расплачиваюсь с таксистом на Керни-стрит и топаю мимо Дома правосудия к моргу. Это длинное приземистое здание на другой стороне дороги. Тут еще и дождь заряжает, и это несмотря на туман. Дальше по улице вижу только синий фонарь у морга.

Прямо у входа замечаю даму. Ни плаща, ни шляпы, ни зонтика – просто стоит с таким видом, словно заблудилась, и ей это нравится.

– Привет, сестренка, ты что, не заметила, что идет дождь? – бросаю я, проходя мимо. – В чем дело? Тебя парень кинул?

Она смотрит на меня вроде бы дерзко, но в глазах у нее испуг.

– Топай мимо, морячок. Мне, может, нравится. У меня под дождем волосы лучше лежат.

Заворачиваю в подъезд с мыслью, что все женщины в любом случае чокнутые.

Поднимаюсь по ступенькам и открываю дверь. Внутри, справа от коридора, что-то вроде кабинета. Захожу туда. Никого, но на столе звонок для дежурного. Нажимаю. Жду несколько минут. Никто не приходит. Снова жму на звонок. Через некоторое время дверь с другой стороны стойки открывается, и входит служащий. В рубашке, форменная фуражка мала размера на два. Странно. Почему-то сотрудникам морга всегда выдают слишком маленькие фуражки.

– Чем я могу вам помочь? –