Хотят они дальше идти, а собачка им поперек дороги встала, лает: ван-ван-ван!

– Не кусай нас, дружок, мы поиграем малость и назад воротимся.

Пошли они дальше и забрели в самую чащу лесную. Срезает Хэ-бор нежные ветки туи, сестры ей помогают, целую вязанку нарезали. Солнышко за горы село, птицы в гнездах попрятались, темно стало. Пошли сестры назад, боязно им, дороги не разбирают, – и заблудились. Вперед идут – горы крутые, назад – лес густой. В траве светлячки сверкают, в ущельях звери ревут. Птицы ночные по лесу летают, ветер в деревьях свистит да воет, в траве шелестит. Страшно в горах темной ночью, аж сердце замирает. Плутали, плутали сестры по Медвежьей горе, совсем с дороги сбились. Говорит тут старшая, Дин-чжэр:

– Не надо бояться, не надо из стороны в сторону метаться. Слышите? Отец все еще хворост рубит!

Прислушались сестры, взялись за руки и вместе с собачкой медленно пошли на звук топора. Перешли гору, миновали два ущелья, вдруг смотрят – дорога горная. Слышно, как топор дерево рубит: бан-бан-бан-бан! Обрадовались сестры, закричали разом:

– Отец, отец, мы пришли.

Только эхо им ответило, а голоса отчима не слыхать. Смотрели они, смотрели при свете звезд, видят – висит на высоком дереве сухая баранья шкура, рядом палка толстая привязана. Палка от ветра качается, по шкуре бьет: бан-бан-бан-бан! А топора никакого нет.

Отец, отец, злое у тебя сердце, не пожалел ты дочерей, темной ночью в глухих горах на съедение волкам да тиграм бросил. Домой бы воротиться – ночь темная, горы крутые, дороги не видать. Куда же деваться? Где голову приклонить?

Вдруг далеко-далеко, в самой чаще горного леса, огонек блеснул. Раз лампа горит – значит, люди есть.

Обрадовались сестры, все разом заговорили:

– Пойдем поглядим, нас только бы на ночь кто приютил, а завтра чуть свет дорогу найдем, домой воротимся.

Одолели они страх, стали в гору подниматься. Вертится собачонка под ногами, идти не дает, лает что есть мочи.

Говорят ей сестры:

– Не лай, дружок, не злись, сейчас в дом придем, еды найдем, тебя досыта накормим!

Взялись сестры за руки, вместе с собачкой на дальний огонек пошли. А это и не лампа вовсе – фонарь у входа в пещеру светится. Поднялись сестры на каменные ступеньки, смотрят – двери каменные двустворчатые, одна половинка открыта. Заглянули – а там старая старуха сидит. Посмотрела она на сестер – что за диво дивное? – и спрашивает:

– Как это вы, детушки, темной ночью сюда забрели?

Отвечают девушки:

– Пошли мы в горы хворост собирать да заблудились. Дозволь, добрая бабушка, на ночь у тебя остаться.

Вздохнула тут старушка и говорит:

– Видать, не знаете вы, в какое место забрели. Гора эта Медвежьей зовется и пещера тоже, потому как живет в ней медведь-оборотень. Не ест он вареной пищи, людей жрет. Кто здесь пройдет – тот в лапы к нему попадет. Видите, белые косточки в пещере горой громоздятся?

– А ты, бабушка, кто же будешь? Отчего медведь тебя не съел, пощадил?

Отвечает старуха:

– Он и меня сожрать хотел, в лапах сюда приволок. Только старая я да тощая. Кости да кожа. Вот и не стал он меня есть, велел за домом присматривать.

– А где он сейчас, медведь? Почему мы его не видели?

– Глупенькие вы, мои детушки! Хорошо, что не видели. Смотрите, как бы он вас не приметил.

Вышла старуха из пещеры, поглядела на небо и говорит:

– Пошел медведь на охоту людей ловить, скоро назад воротится. Уходите-ка вы отсюда подобру-поздорову!

Ночь темная, горы глухие, где девушкам голову приклонить?

Спрашивают они:

– Бабушка, а бабушка, медведь воротится, где спать ляжет?

Отвечает старуха:

– Коли жарко – на холодный кан ляжет, коли холодно – на теплый кан залезет.

– А где у него теплый кан?

– В глубоком котле.

– А где у него холодный кан?

– На плоском камне.

Посоветовались меж собой сестры, потолковали тихонечко и говорят старухе:

– Не бойся, бабушка! Спрячь нас в пять больших корчаг, воротится медведь – уложи его спать на теплый кан. Придумали мы, как от него избавиться.

Только они это сказали – снаружи ветер засвистел, медведь на горе появился, тут уж не до разговоров. Открыла бабушка поскорее пять больших корчаг, из глины сделанных, велела сестрам спрятаться. А пеструю собачку в топке схоронила, больше негде. Только они попрятались, медведь-оборотень заявился.

Вошел, носом водит, принюхивается:

– Пых-пых, что за дух?

Отвечает ему старуха:

– Может, это у меня ноги так пахнут?

– Пых-пых, не ноги.

– Может, это от тебя кровью свежей пахнет?

– Пых-пых, не кровью!

Бегает медведь по пещере, по углам шарит. Подошел к глиняным корчагам, хотел открыть да заглянуть. Испугалась старая, сердце запрыгало, удержать его – силенки не хватит, дорогу загородить – смелости недостает: «Плохо дело! Загубит он бедных девушек». Вдруг из топки собачка выскочила, вперед кинулась, тявкнула, хвать медведя за ногу. Обернулся медведь, пнул собачонку и говорит:

– Чую я дух чужой, а это паршивой собачонкой пахнет!

Говорит ему тут старуха:

– Уж и не знаю, что за собачка такая приблудная, гнала я ее, гнала, не уходит.

– А ты привяжи ее, коли человека завтра не задеру, собачку съем.

– И то верно. А сейчас спать ложись. Время позднее.

– Жарко, пойду на холодный кан лягу.

– А ты посмотри, какой ветер дует, с полуночи холодать начнет, ложись-ка лучше на теплый кан.

Послушался медведь старуху, залез в котел, захрапел. Открыла тут старуха тихонько корчаги глиняные, выпустила девушек. Дин-чжэр с Шоу-чжор валуны тяжелые притащили, на крышку котла положили, не сдвинешь теперь крышку с места. Цзе-чжир с Эр-чжур сухого хворосту натаскали, стали в печи огонь разводить. А Хэ-бор что есть мочи кузнечный мех растягивает: пай-да! Пай-да! Мех пыхтит, пламя котел лижет – жарче, горячее, жарче, горячее!

Проснулся медведь да как заревет:

– Жа-жа-жарко! Гр-гр-горячо!

Отвечают ему сестры:

– А ты не реви! Теплее – спать слаще!

– Ай-я! Жарко! Всю шерсть мне спалили!

– А ты не кричи! Шерсть медвежья что шуба. Старую скинешь – новую наденешь!

– Ай-я! Жарко! Всю кожу мне сожгли!

– А ты не реви! Кожа медвежья что платье! Старое скинешь – новое наденешь!

Так злого медведя-оборотня живьем в котле и зажарили.

Наступило утро. Тревожатся сестры. Сердце у них – море бурное. Домой воротиться – там отчим злой, весь век маяться будешь. Не воротиться – тоска по матушке родной изведет.

Видит старая – загрустили, закручинились девушки, и говорит:

– Чего только на этой горе нет – и тыквы, и яблоки, и