Спиной к двери, из которой Чонбэ только что вышел, стояла та самая женщина, которая долго не решалась сделать шаг. Около дюжины молодых мужчин и женщин стояли напротив и молча наблюдали. Чонбэ сделал глубокий вдох и вдруг понял, что все эти люди смотрят вовсе не на него. Их взгляды были направлены на женщину. Немного расслабившись, Чонбэ обратил внимание на окружающий пейзаж: темно-зеленые деревья, чьи ветви раскачивались на ветру. Среди шелеста листьев вдруг раздался чистый женский голос:

Когда дует ветер и в моем сердце расцветают цветы,

О чем думаешь ты?

Вчера я скучала по тебе, а сегодня клянусь

Отпустить навсегда.

Женщина закончила куплет, и стоявшие рядом с ней люди хором подхватили:

Стараясь забыть тебя, я скиталась,

Но вновь тону в мыслях о тебе.

Мое сердце не может тебя забыть,

И я хочу развеять его по ветру,

Пусть оно, растворившись в легком дуновении,

Приведет меня к тебе.

Может быть, оставаясь рядом,

Мы сможем стереть друг друга из памяти.

Еще один куплет закончился, и люди, продолжая без слов напевать мелодию, протянули руки к смущенно закрывающей лицо женщине. Чонбэ показалось, что они просят ее о чем-то. И тогда раздался ее голос – тихий и нежный:

Теперь я могу уйти, покинуть тебя,

Перестав быть тенью.

Я узнала себя, и

Пусть наша тяжелая жизнь растворится,

Как сон.

Мелодия и пение оборвались одновременно. На мгновение повисла тишина, а затем кто-то зааплодировал. Вскоре аплодисменты превратились в бурю оваций.

– Сочжин!

Это выкрикнул мужчина в шляпе, стоящий сбоку. Сочжин… Чонбэ вспомнил: так зовут женщину, чья история легла в основу выставки.

– Это финальная песня нашего мюзикла. Ну что, мы справились? – спросил кто-то из певцов.

Сочжин подняла большой палец. Люди заулыбались. В этот момент одна девушка – та, которая первой начала петь, – отделилась от толпы и направилась к Сочжин.

– Сочжин, – тихо окликнула она.

– Вончжон.

– Простите, что так долго вас не навещала, – сказала девушка по имени Вончжон, опустив взгляд.

– Все в порядке. Сначала я даже злилась на вас. Наверное, мне казалось, что если я буду кого-то ненавидеть, то смогу отпустить боль. Поэтому я ненавидела даже себя. Простите, что не поздравила вас с главной ролью.

– Нет-нет, что вы, – замахала руками Вончжон.

– Вы прекрасно поете. Гораздо лучше, чем я.

– Что? Нет, нет, – Вончжон смахнула подступившие слезы.

Тем временем остальные мужчины и женщины тоже стали подходить ближе.

– Мы скучали по вам.

– Вы ведь про нас не забыли?

– Мы очень переживали.

Наблюдая, как люди один за другим обращаются к Сочжин, Чонбэ догадался, что все они выступают в том самом мюзикле, в котором Сочжин должна была играть главную роль.

– Мы все пришли, потому что хотели рассказать тебе о своих чувствах, – сказал тот самый мужчина в шляпе, по-видимому режиссер. – Вончжон тоже нелегко, она очень переживает из-за всей этой ситуации.

Девушка застенчиво улыбнулась и пробормотала.

– Это просто кошмар, Сочжин.

– Все будет хорошо.

– Поскорее восстанавливайтесь и возвращайтесь. До тех пор я постараюсь как-нибудь продержаться. Но, если честно… заменить вас у меня вряд ли получится.

– Вончжон…

– Да, Сочжин?

– Мне нравится ваш голос. И я обязательно приду на премьеру. – Сочжин осторожно обняла Вончжон.

– Вот и правильно, – поддержал режиссер. – Главное – поправляйся! Голос – это инструмент, его нужно беречь. А когда выздоровеешь, будешь петь еще лучше. Просто раньше ты не знала, как работать с голосом, чтобы не травмировать связки. Но мы вместе разберемся.

– Хорошо, – Сочжин тихо рассмеялась.

– Кстати… а это кто?

Чонбэ вздрогнул, заметив, что режиссер смотрит на него.

– Вы здесь с самого начала, – сказал режиссер. – Сочжин, это твой знакомый?

Женщина обернулась и удивленно посмотрела на Чонбэ, только сейчас заметив его присутствие.

– А… я просто зашел посмотреть выставку…

– Ого! Да это же Пак Чонбэ! – воскликнул кто-то из толпы.

Чонбэ пришел в ужас. Так происходило всегда, когда его узнавали.

– Правда? – отозвался другой голос. – Да, точно он! Я всегда восхищался вашей игрой.

Чонбэ почувствовал, как заливается краской.

– Я ваш фанат!

Мужчина вышел из толпы, подошел к Чонбэ и схватил его за руку.

– Эээ, спасибо… – Чонбэ попытался вежливо освободить руку и тут же отступил в сторону.

– А вы больше не играете в бейсбол? – не отставал певец.

Словно получив удар под дых, Чонбэ сделал несколько шагов назад.

– Я ваш большой поклонник…

Но Чонбэ уже не слушал. Не дожидаясь, пока остальные тоже бросятся пожимать ему руку, он развернулся и быстро пошел через внутренний двор галереи. Всякий раз, когда он сталкивался с поклонниками, сердце начинало бешено колотиться. В какой-то момент Чонбэ стал воспринимать слова восхищения как насмешки. Боясь снова быть узнанным, он ускорил шаг и почти побежал вниз по улице к ресторану.

Смена времен года

С наступлением холодов в художественной галерее «Рандеву» произошли некоторые изменения. Одним стало увольнение пожилой уборщицы. Ее место заняли сотрудники клининговой компании. Хосу чувствовал пустоту и грусть, словно неожиданно потерял близкого человека. Больше всего его огорчало, что уборщица ушла, даже не попрощавшись.

– Я по ней очень скучаю, – с сожалением пробормотал однажды Хосу, опуская чайный пакетик в чашку с кипятком.

Руководитель О, заваривавший себе растворимый кофе, ответил так, будто не придавал увольнению уборщицы большого значения.

– Ай, да ладно. Зато теперь у нас работают профессионалы и в галерее стало чище. Разве нет?

– Уверен, на мое увольнение вы бы отреагировали точно так же, – Хосу с укоризной покосился на начальника.

– Ай, горячо! – вскрикнул руководитель О, подпрыгнув.

– Вы в порядке?

– Х-хух… х-хух…

Начальник замер в неловкой позе, издавая странные звуки, и Хосу не мог понять, смеется он или действительно обжегся. Из бумажного стаканчика, который господин О держал в дрожащей руке, полился темно-коричневый кофе. Хосу осторожно забрал стакан у начальника, и тот, скорчив гримасу, побежал в туалет.

– Надо быть осторожнее, – сочувственно крикнул Хосу вслед, хотя в глубине души злорадствовал.

Дами в последнее время выглядела уставшей: под глазами залегли темные круги, а лицо было бледным и