И удалился.

От окна подошел человек по имени Йоги Джонсон.

– Рад знакомству, – сказал он.

Он был коренастым, крепко сбитым. Из тех людей, которые встречаются почти повсюду. Судя по всему, человек бывалый.

– Ваш бригадир – первый австралиец в моей жизни, – сказал Скриппс.

– Да не австралиец он, – сказал Йоги. – Просто был одно время с австралийцами на войне, и на него это сильно подействовало.

– А сам ты воевал? – спросил Скриппс.

– Да, – сказал Йоги Джонсон. – Я первый пошел с «Кадиллака».

– Должно быть, повидал немало.

– Мне хватило, – ответил Йоги. – Идем, покажу тебе, как мы тут работаем.

И он повел за собой Скриппса, показывать ему насосный завод. Внутри завода было темно, но тепло. Голые по пояс рабочие брали насосы большущими щипцами и тащили один за другим к бесконечному конвейеру, где отбраковывали негодные, а безупречные насосы ставили на другой бесконечный конвейер, который вел в холодильную камеру. Другие рабочие, по большей части индейцы, в одних набедренных повязках, разбивали бракованные насосы кувалдами и кирками и быстро переделывали их в головки топоров, вагонные пружины, кулисы тромбонов, пулелейки – ту или иную вторичную продукцию большого насосного завода. Все шло в дело, пояснил Йоги. В углу большого кузнечного цеха сидели на корточках юные индейские парняги, напевая себе под нос старинную туземную песню, и делали из мелких кусочков металла, образовавшихся при отливе насосов, безопасные бритвенные лезвия.

– Они голышом работают, – сказал Йоги. – На выходе их обыскивают. Бывает, прячут лезвия, а потом с собой выносят и сбывают на черном рынке.

– Должно быть, от них убыток немалый, – сказал Скриппс.

– Да ну, – ответил Йоги. – Инспектора почти всех ловят.

Наверху, в отдельной комнате, работали два старика. Йоги открыл дверь. Один старик взглянул на него поверх очков в металлической оправе и нахмурился.

– Сквозняк из-за вас, – сказал он.

– Дверь закройте, – сказал другой старик скрипучим брюзжащим старческим голосом.

– Они у нас два рукодельника, – сказал Йоги. – Делают все насосы, какие мастерская отправляет на большие международные гонки с насосными шинами. Помнишь наш «Бесподобный поршень», который выиграл насосную гонку в Италии, где еще убили Фрэнки Доусона?

– Я читал об этом в газете, – ответил Скриппс.

– Мистер Борроу, тот, что в углу, сделал «Бесподобный поршень» своими руками, – сказал Йоги.

– Я его вырезал прямо из стали вот этим ножом. – Мистер Борроу поднял нож с коротким лезвием, похожий на опасную бритву. – Восемнадцать месяцев ушло, пока до ума довел.

– «Бесподобный поршень» был насос что надо, – сказал старик с тонким голосом. – Но сейчас мы работаем над таким, что только пятки будут сверкать перед всеми заграничными насосами, верно, Генри?

– Это мистер Шоу, – сказал Йоги полушепотом. – Он, наверно, величайший из ныне живущих насосный мастер.

– Вы, ребята, шли бы по своим делам, – сказал мистер Борроу.

Он упорно продолжал что-то вырезать, его нетвердые старческие руки подрагивали между замахами ножа.

– Пусть посмотрят, – сказал мистер Шоу. – Ты откуда, парень?

– Я только что из Манселоны, – ответил Скриппс. – От меня жена ушла.

– Что ж, найдешь другую без лишних усилий, – сказал мистер Шоу. – Парень ты симпатичный. Но послушай моего совета и не хватай первую встречную. Худая жена не сильно лучше, чем никакая.

– Ну, не скажи, Генри, – заметил мистер Борроу своим тонким голосом. – Какая-никакая, а жена есть жена, по теперешним-то временам.

– Послушай моего совета, парень, и не спеши. На сей раз найди себе хорошую.

– Генри знает в этом толк, – сказал мистер Борроу. – Он знает, о чем говорит.

Он рассмеялся тонким, кудахчущим смехом. Мистер Шоу, старый насосный мастер, покраснел.

– Вы, ребята, шли бы по своим делам и дали нам дальше делать насосы, – сказал он. – У нас с Генри работы тут непочатый край.

– Очень рад знакомству, – сказал Скриппс.

– Идем, – сказал Йоги. – Надо найти тебе дело, а то бригадир прищемит мне хвост.

Он поставил Скриппса в торцевальный цех, торцевать поршни. Скриппс проработал там почти год. В чем-то это был счастливейший год в его жизни. А в чем-то – кошмар. Сущий кошмар. Под конец он его даже полюбил. Хотя в чем-то ненавидел. Не успел он заметить, как прошел год. А он все так же торцевал поршни. Но что за странные вещи случились за этот год! Он часто о них задумывался. Когда он задумывался, торцуя поршень уже почти автоматически, он прислушивался к смеху, доносившемуся снизу, оттуда, где индейские шкеты формовали будущие бритвенные лезвия. Он слушал, и что-то поднималось у него в горле, норовя задушить.

Глава седьмая

Тем вечером, после первого дня на насосном заводе, положившего начало бесконечной или стремящейся к бесконечности череде дней, занятых тупой торцовкой поршней, Скриппс снова пошел поесть в закусочную. Весь день он скрывал свою птичку. Что-то ему подсказало, что насосный завод не место, чтобы показывать всем свою птичку. За этот день птичка не раз доставляла ему неудобство, но он приспособил свою одежду и даже сделал прорезь, чтобы птичка могла высунуть клюв и вдохнуть свежего воздуха. Теперь рабочий день окончился. Конец работе. Скриппс на пути в закусочную. Скриппс счастлив, что работал руками. Скриппс думал о старых насосных мастерах. Скриппса ждало общество дружелюбной официантки. Кто вообще эта официантка? Что с ней такое случилось в Париже? Он должен выяснить побольше об этом Париже. Йоги Джонсон был там. Он поспрошает Йоги. Разговорит его. Развяжет ему язык. Вытянет все, что тот знает. Скриппс кумекает по этой части.

Глядя на закат над гаванью Петоски – озеро теперь замерзло, и здоровые глыбы льда выступали над волноломом, – Скриппс шагал по улицам Петоски в сторону закусочной. Ему бы хотелось позвать с собой поесть Йоги Джонсона, но он не осмелился. Рано еще. Надо подождать. Всему свое время. С таким человеком, как Йоги, ни к чему пороть горячку. Кто он вообще, этот Йоги? Он правда воевал? Что для него значила война? Он правда был первым, кто записался с «Кадиллака»? И где был этот «Кадиллак»? Время покажет.

Скриппс О’Нил открыл дверь и вошел в закусочную. Немолодая официантка встала со стула, где читала американское издание «Манчестер гардиан», и положила газету и свои очки в металлической оправе на кассу.

– Добрый вечер, – сказала она просто. – Хорошо, что это вы.

Что-то шевельнулось внутри Скриппса О’Нила. В нем возникло чувство, определить которое он не умел.

– Я работал весь день, – он взглянул на немолодую официантку и добавил: – Ради вас.

– Как мило! – сказала она, а затем улыбнулась застенчиво. – И я работала весь день – ради вас.

В глазах Скриппса