– Послушай, милый, – запротестовала Кристин, улыбаясь ему с дивана, – я весь день терпела твою филантропию. Любовалась, как ты, вроде архангела, осеняешь людей своими крылами. А в довершение всего ты начинаешь ораторствовать! Поди сюда, сядь ко мне. Сегодня мне весь день хотелось остаться с тобой наедине, потому что у меня есть на то серьезная причина.

– Вот как? – усомнился Эндрю. Потом, негодуя: – Надеюсь, это не жалоба? Мне кажется, я вел себя как порядочный человек. В конце концов… сегодня Рождество.

Кристин неслышно рассмеялась:

– Ах, мой друг, как ты мил! Если через минуту поднимется метель, ты, верно, выйдешь с сенбернаром, закутанный по уши, чтобы привести с гор какого-нибудь заблудившегося путника, поздно-поздно ночью…

– Я знаю одну особу, которая примчалась к третьей шахте поздно-поздно ночью, – ворчливо ответил ей в тон Эндрю. – И даже не закутавшись.

– Сядь сюда. – Она протянула руку. – Мне надо тебе сказать одну вещь.

Он подошел к дивану, чтобы сесть рядом с ней, как вдруг перед домом громко заревел чей-то клаксон.

– А, черт!.. – отрывисто выбранилась Кристин.

Только один-единственный автомобильный рожок в Эберло издавал такой звук. Это был рожок Кона Боленда.

– Разве ты им не рада? – спросил несколько удивленный Эндрю. – Кон мне вскользь говорил, что они, может быть, заедут к чаю.

– Ну что ж! – только и произнесла Кристин, вставая и идя за ним в переднюю.

Они вышли за ворота встретить Болендов, восседавших в реконструированном Коном автомобиле. Кон сидел за рулем очень прямо, в котелке и громадных новых рукавицах, подле него – Мэри и Теренс, а трое младших были кое-как втиснуты на заднее сиденье подле миссис Боленд, державшей на руках ребенка. Несмотря на то что Кон удлинил автомобиль, все теснились в нем, как сельди в бочке. Вдруг рожок начал снова: «Крр-крр-крр» – это Кон нечаянно, выключая, нажал кнопку, и она так и осталась зажатой. Клаксон не желал умолкать. «Крр-крр-крр!» – кричал он, пока Кон суетился и сыпал проклятиями. В домах напротив стали открываться окна одно за другим, миссис Боленд сидела с мечтательным видом, невозмутимая, рассеянно прижимая к груди младенца.

– Господи боже! – закричал Кон, усы которого топорщились из-за автомобильного щита. – Я трачу даром бензин. Что случилось? Короткое замыкание, что ли?

– Это кнопка, папа, – сказала Мэри спокойно и ногтем мизинца вытащила ее. Шум сразу прекратился.

– Ну наконец-то, – вздохнул Кон. – Как поживаете, Мэнсон, дружище? Как вам теперь нравится моя старая машина? Я удлинил ее на добрых два фута. Великолепно, не правда ли? Вот только еще с передачей не совсем хорошо. Никак не удавалось взять подъем.

– Мы застряли только на несколько минут, папа, – вступилась за автомобиль Мэри.

– Ну да ничего, – продолжал Кон. – Я и это скоро налажу. Здравствуйте, миссис Мэнсон! Вот мы и приехали все поздравить вас с Рождеством и напиться у вас чая.

– Входите, Кон, – улыбнулась Кристин. – А рукавицы у вас какие красивые!

– Рождественский подарок жены, – пояснил Кон, любуясь ими. – Военного образца. Их до сих пор выпускают массами, можете себе представить! Ох, что такое случилось с дверцей?

Не сумев открыть дверцу, он перекинул через нее свои длинные ноги, вылез, помог подняться с заднего сиденья детям и жене, осмотрел автомобиль, заботливо сняв со стеклянного щита комок грязи, и, с трудом оторвавшись от созерцания своего творения, пошел вслед за остальными в дом.

Чаепитие прошло очень весело. Кон был в превосходном настроении и весь полон мыслями о своем сооружении: «Вы его не узнаете, когда я еще немного его подкрашу». Миссис Боленд рассеянно выпила шесть чашек крепкого черного чая. Дети начали с шоколадных пряников, а закончили дракой из-за последнего кусочка хлеба. Они очистили все тарелки на столе.

После чая Мэри ушла мыть посуду – она настояла на этом, уверяя, что у Кристин усталый вид, – а Эндрю взял у миссис Боленд малыша и стал играть с ним на коврике у камина. Это был самый толстый ребенок из всех виденных им когда-либо, настоящий рубенсовский младенец, с подушечками жира на ножках и ручках и громадными глазами, со священной серьезностью глядевшими на мир божий. Он упрямо пытался сунуть палец себе в глаз, и всякий раз, когда ему это не удавалось, на его личике появлялось выражение глубокого удивления. Кристин сидела, праздно сложив руки на коленях, и смотрела, как муж играет с малышом.

Но Кон и его семейство не могли оставаться долго в «Вейл Вью». На дворе уже темнело, а Кона беспокоил недостаточный запас бензина, и он питал некоторые сомнения, которые предпочел не высказывать вслух, относительно исправности своих сигнальных фонарей. Когда они собрались уходить, он предложил хозяевам:

– Выйдите и посмотрите, как мы будем отъезжать.

Снова Эндрю и Кристин стояли у ворот, а Кон усаживал в автомобиль свое потомство. Несколько раз покачнувшись, машина наконец поддалась, и Кон, победоносно кивнув Эндрю и Кристин, натянул рукавицы и лихо заломил котелок. Затем гордо воссел на переднем месте.

В этот момент сооружение Кона треснуло, и кузов, кряхтя, осел. Перегруженный семейством Боленд, автомобиль медленно свалился на землю, подобно вьючному животному, издыхающему от переутомления. На глазах у ошеломленных Эндрю и Кристин колеса вывернулись наружу, послышался шум разлетавшихся частей, ящик изверг из себя все инструменты – и корпус, как лишенное конечностей тело, упокоился на мостовой. Минуту назад это был автомобиль, теперь – ярмарочная гондола. В передней половине остался Кон, все еще сжимавший руль, в задней – его жена, прижимавшая к себе ребенка. Рот миссис Боленд широко раскрылся, ее мечтательные очи загляделись в вечность. На ошеломленное лицо Кона без смеха невозможно было смотреть.

Эндрю и Кристин так и прыснули. Раз начав, они уже не могли остановиться. Они хохотали до упаду.

– Господи, Твоя воля! – произнес Кон, потирая голову, и выбрался из автомобиля. Убедившись, что никто из детей не пострадал, что миссис Боленд, бледная, но, как всегда, безмятежная, сидит на месте, он принялся осматривать повреждения, оторопело размышляя вслух. – Саботаж! – объявил он наконец, осененный неожиданной идеей, уставясь на окна напротив. – Ясно, что кто-нибудь из этих чертей мне ее испортил.

Но затем лицо его просияло. Он взял ослабевшего от смеха Эндрю за плечо