Настала ночь, серая и холодная, и вот вдруг снаружи, за стенами замка, раздались чистые звуки горна. Молодая баронесса вздрогнула, и ее бледные щеки вспыхнули.

– Прекрасно, – сказала старая Урсела, – рыжий лис снова возвращается в свою нору, и ручаюсь, он несет в зубах жирного городского гуся; теперь у нас будет прекрасная одежда, а на твоей красивой шее появится еще одна золотая цепочка.

Молодая баронесса весело рассмеялась.

– На этот раз, – сказала она, – я предпочту нитку жемчуга, похожую на ту, что носила моя тетя и которая была у меня на шее, когда Конрад впервые увидел меня.

Они поскакали прочь, стуча копытами и звеня доспехами

Минута проходила за минутой; баронесса сидела, нервно поигрывая браслетом из золотых бусин на запястье.

– Как долго его нет, – сказала она.

– Да, – отозвалась Урсела, – но это же не дружеская беседа с родней.

Пока она говорила, в коридоре снаружи хлопнула дверь, и по каменному полу зазвенели шаги. Лязг! Лязг! Лязг!

Баронесса поднялась на ноги, ее лицо просияло. Дверь открылась; румянец радости исчез, и лицо стало бледнеть. Одной рукой она вцепилась в спинку скамьи, на которой сидела, а другую крепко прижала к боку.

В дверях стоял Одноглазый Ганс, и черная беда читалась на его лице; все смотрели на него в ожидании.

– Конрад, – прошептала наконец баронесса. – Где Конрад? Где твой хозяин? – и даже губы ее побелели, когда она говорила.

Одноглазый Ганс ничего не ответил.

В этот момент в коридоре послышались мужские голоса и шарканье ног, несущих тяжелый груз. Шаги приблизились, и Одноглазый Ганс отступил в сторону. Шестеро мужчин с трудом протиснулись в дверной проем, неся носилки, на которых лежал благородный барон Конрад. Горящий факел, вставленный в железную скобу на стене, вспыхнул ярче от потока воздуха из открытой двери, и свет упал на белое лицо и закрытые глаза, и на доспехе стало видно большое красное пятно, и это не была ржавчина.

Вдруг Урсела резко, пронзительно вскрикнула:

– Держите ее, она падает!

Это она о баронессе.

Затем старуха свирепо повернулась к Одноглазому Гансу.

– Дурак! – воскликнула она. – Зачем ты принес его сюда? Ты убил свою госпожу!

– Я не знал, – глупо сказал Одноглазый Ганс.

Глава III

Как барон пошел за шерстью, а вернулся стриженым

Но барон Конрад не умер. День за днем он лежал на своей жесткой кровати, то бормоча бессвязные слова в рыжую бороду, то яростно бредя в лихорадке, вызванной раной. Но вот он очнулся и посмотрел вокруг.

Он повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую; там сидели Черный Карл и Одноглазый Ганс. Двое или трое других слуг стояли у большого окна, выходившего во внутренний двор, тихо шутили и смеялись, а один лежал на тяжелой дубовой скамье, стоявшей у стены, и храпел во сне.

– Где ваша госпожа? – спросил барон через некоторое время. – И почему она сейчас не со мной?

Человек, лежавший на скамейке, вздрогнул при звуке его голоса, а те, кто стоял у окна, поспешили к его постели. Но Черный Карл и Одноглазый Ганс переглянулись, и ни один из них не произнес ни слова. Барон увидел этот взгляд и уловил его смысл, отчего приподнялся на локте, но тут же снова со стоном откинулся на подушку.

– Почему вы не отвечаете? – сказал он наконец глухим голосом, а затем обратился к Одноглазому Гансу. – У тебя что, дурак, нет языка, что ты стоишь, разинув рот, как рыба? Отвечай, где твоя госпожа?

– Я… я не знаю, – пробормотал бедный Ганс.

Некоторое время барон лежал молча, переводя взгляд с одного лица на другое, затем снова заговорил.

– Как долго я здесь лежу? – спросил он.

– Неделю, господин барон, – сказал мастер Рудольф, управитель, который только что вошел в комнату и теперь стоял у кровати рядом с другими.

– Неделю, – тихо повторил барон, а затем обратился к мастеру Рудольфу. – И часто ли баронесса была рядом со мной за это время?

Мастер Рудольф колебался.

– Отвечай мне, – резко сказал барон.

– Не… нечасто, – нерешительно сказал мастер Рудольф.

Барон долго лежал молча. Наконец он провел руками по лицу и задержал их там на минуту, затем внезапно, прежде чем кто-либо понял, что он собирается сделать, приподнялся на локте, а потом сел на кровати. Свежая рана раскрылась, на льняных бинтах появилось и расплылось темно-красное пятно; лицо барона казалось осунувшимся и изможденным, а глаза дикими и налитыми кровью. Он сидел, слегка раскачиваясь из стороны в сторону, на лбу его выступили крупные капли пота.

– Мои туфли, – хрипло приказал он.

Мастер Рудольф шагнул вперед.

– Но, господин барон, – начал он и осекся, потому что барон так взглянул на него, что у того язык не повернулся продолжать.

Ганс увидел этот взгляд своим единственным глазом. Он опустился на колени и, пошарив под кроватью, достал пару мягких кожаных туфель, которые надел барону на ноги, а затем затянул ремешки выше подъема.

– Подставь плечо, – сказал барон. Он медленно поднялся на ноги и, преодолевая боль, так сжал плечо Ганса, что тот поморщился. Мгновение он стоял, как будто собираясь с силами, затем упрямо двинулся вперед.

В дверях он на мгновение остановился, словно охваченный слабостью, и там его встретил мастер Николас, его двоюродный брат, ибо управитель послал одного из слуг сообщить старику о намерениях барона.

– Вернись, Конрад, – сказал мастер Николас. – Тебе рано выходить.

Барон ничего не ответил, только взглянул на него налитыми кровью глазами и стиснул зубы. Затем продолжил свой путь.

Он медленно, с трудом прошел по длинному коридору, остальные молча следовали за ним, затем шаг за шагом поднялся по крутой винтовой лестнице, время от времени приваливаясь к стене. Так он добрался до длинного и мрачного прохода, освещенного только светом маленького окошка в дальнем конце.

Он остановился у двери одной из комнат, выходившей в этот коридор, постоял мгновение, затем толкнул ее.

Внутри никого не было, кроме старой Урселы, которая сидела, тихонько напевая, у камина со свертком на коленях. Она не видела барона.

– Где твоя госпожа? – глухо спросил он.

Она сидела, тихонько напевая,