роду и племени) врачевали больных не менее искусно, чем Гален. Недоброжелатели донесли на них, что они христиане. Братьев приговорили к смерти и бросили в море, но ангелы Божии спасли их. Их бросили в огонь, но и в огне они остались невредимы. Их хотели побить камнями, но брошенные камни обратились вспять и побили извергов. И даже после смерти братья совершали чудесные исцеления. Так, некий человек много лет страдал от незаживающей язвы на бедре. Он помолился пред образом братьев-целителей, затем погрузился в глубокий сон. И приснилось ему, что святые отрезали больную ногу и приставили ему ногу мертвого араба. В самом деле, когда он проснулся, у него была новая, здоровая нога; отыскали и мертвого араба, чью ногу святые пришили больному.
– Выходит, они были великие волшебники, – не могла не признать донья Ракель.
Муса же сделал замечание:
– Мусульманские великие врачи при жизни своей исцеляли гораздо успешнее, чем по смерти. Знакомы мне также и христиане, которые, случись им серьезно заболеть, охотно призывают к своему ложу еврейского или мусульманского лекаря.
Дон Родриг, настроенный не так миролюбиво, как в обычные дни, ответил на это:
– Мы, христиане, учим, что скромность – великая добродетель.
– Да, учить-то вы учите, мой многочтимый друг, – дружелюбно заметил Муса.
Дон Родриг рассмеялся:
– Не в обиду будь сказано! Случись мне захворать, для меня будет великим счастьем, если за лечение мое возьмешься ты, о премудрый Муса!
Дон Беньямин украдкой черкал что-то в записной книжке. Он показал донье Ракели, что` у него получилось: на дереве сидел ворон, а лицо у ворона было совсем как у Мусы. Ясное дело, он нарисовал портрет, а значит, совершил двойной грех. Но рисунок был забавный. Ракели этот шутливый дружеский портрет понравился, как и тот, кто его выполнил.
Оттого что король ничего не предпринимал против братьев Кастро, их сторонники только смелели. Как некогда жители Бургоса защищали национального героя Сида Кампеадора от Альфонсо Шестого, так и теперь недовольные бароны защищали Кастро от Альфонсо Восьмого, объявляя: «Они были бы верными вассалами, будь у них хороший король!» А Нуньесы и Аренасы, когда король хотел стребовать просроченные взносы в казну, потешались: «Ну что ж, дон Альфонсо, приходи и забирай свои деньги! С такой же расторопностью выкупаешь ты своих подданных из замков баронов Кастро».
Дон Альфонсо был в ярости. Нельзя допустить, чтобы эти Кастро окончательно сели ему на голову, иначе и все прочие бароны выйдут из повиновения.
Король созвал на совет своих приближенных. Явились дон Манрике де Лара с сыном Гарсераном, архиепископ дон Мартин де Кардона и каноник дон Родриг. Эскривано майор дон Иегуда еще находился в Арагоне.
Дон Альфонсо в кругу близких друзей дал волю своему бессильному гневу. От этих Кастро он терпит одно поношение за другим, а тем временем его эскривано ведет переговоры с этим двуличным королем Раймундесом и хочет уладить рыцарский спор торгашескими увертками. А ведь больше всех виноват во всей этой склоке, понятно, еврей; нечего ему было лезть в кастильо де Кастро.
– Так бы его оттуда и вышвырнул! – горячился дон Альфонсо.
Дон Манрике увещевал его:
– Будь справедлив, государь. Кто-кто, а наш еврей честно заслужил свой кастильо. Он дал нам больше, чем обещал. Гранды согласились выплачивать налоги в мирное время. Семнадцать городов, прежде принадлежавших грандам, отныне повинуются тебе. А если эти проклятые Кастро и держат в застенках нескольких твоих подданных, зато свободу обрели сотни рыцарей и солдат, томившихся в севильском плену.
Ему возразил архиепископ дон Мартин, круглолицый, краснощекий, веселый, хоть и грубоватый человек с заметно поседевшей шевелюрой. Своей воинственной статью он больше напоминал рыцаря, чем духовного пастыря. Одеяние, приличное его сану, было надето поверх лат. По его мнению, жить здесь, в Толедо, в непосредственной близости от мусульман, значило постоянно находиться в крестовом походе.
– Ты не поскупился на похвалы своему еврею, благородный дон Манрике, – произнес он зычным голосом. – Соглашусь, этот новый Ибн Эзра умудрился выколотить из страны сотни тысяч золотых мараведи и даже поделился этими деньгами с королем, нашим государем. Но тем больший ущерб нанес он нашей Святой церкви. Не скрывайте от себя это печальное обстоятельство, господа! Толедские евреи уже во времена готов, наших отцов, отличались наглостью. Теперь же, государь, когда Иегуда облечен высоким придворным саном, альхама вконец обнаглела. Их cтaршина, этот чертов Эфраим бар Абба, не только отказывается платить причитающуюся мне десятину – и здесь он, к сожалению, может сослаться на тебя, государь, – вдобавок он имеет бесстыдство возглашать в синагоге пророчество Иакова: «Скипетр будет в руке Иуды и жезл повелителя – у ног его»[53]. А ведь я не поленился прибегнуть к сочинениям Отцов Церкви, чтобы ясно доказать ему: благословение Иакова оставалось в силе до прихода мессии, но утратило всякую цену после явления Спасителя. Да что тут скажешь, ведь только нам, христианам, удалось докопаться до потаенного смысла Писания. Евреи же, подобно неразумным тварям, цепляются за его букву.
– Возможно, все же, – кротко заметил каноник, – не следовало бы столь строго порицать толедскую альхаму. Во время оно, когда евреи Иерусалима, сии нечестивцы, слепцы, грешники, волокли Господа нашего Иисуса Христа на неправый суд, толедская община отправила послание первосвященнику Каиафе, остерегая его: да не распнет он Спасителя. Так оно записано в древних книгах.
Архиепископ смерил дона Родрига недовольным взглядом, однако удержался от резкого выпада. С каноником-секретарем его связывали довольно-таки необычные узы. Архиепископ был набожен и в душе глубоко честен; он сознавался сам себе, что бойцовская натура иногда побуждала его к словам и делам, кои мало приличествовали примасу Испании[54], преемнику святых Евгения и Ильдефонсо. Ради искупления грехов, в кои могла его завлечь собственная воинственность, он и возложил на себя тяжкое бремя – постоянное присутствие кроткого, как ягненок, дона Родрига; на то он и сошлется в свое оправдание, если на Страшном суде ему вменят в вину, что воин подчас одолевал в нем пастыря.
Поэтому он, оставив без ответа возражение дона Родрига, обратился к королю:
– Когда ты, послушавшись необходимости и своих советчиков, призвал ко двору еврея, я уже предостерегал тебя, дон Альфонсо. Я предсказывал: пройдет некоторое время и ты пожалеешь о том. Не зря ведь Святейший собор постановил, что христианским королям не следует назначать неверных на высокие должности.
Дон Манрике заметил:
– Тем не менее король Английский, король Наваррский, короли Леона, Португалии и Арагона, вопреки постановлению Латеранского собора, сохранили своих министров-евреев. Они ограничились тем, что выразили Святейшему отцу свое сожаление. Именно
