Земной странник — произведение невероятно многозначное, одновременно реалистичное, мистическое и герметичное. В основе своей текст не менялся, только дописывался и дополнялся. В первоначальном варианте не было предисловия, сцен с описанием сна и встречи со священником, а также последней фразы в завершающем новеллу письме. Фраза эта была добавлена, потом вычеркнута, однако для исследователей творчества Грина она имеет принципиальное значение. В этой фразе заключался совет обратиться к трудам «доктора Майерса». Речь о Фредерике Уильяме Майерсе (1843–1901) — поэте, критике, авторе философских учений, приверженце спиритуализма и основателе Общества психических исследований, а также о его книге Человеческая личность и ее жизнь после смерти тела, которую Грин изучал в 1919 г. Иначе говоря, Грин старался сделать текст многогранным, представив читателю реалистическое обоснование, добавив возможные объяснения мистическому рассказу и отделив вымышленную историю от реального хода событий. Он вспоминал: «Я долгое время не ведал, что Поль был двойником Дэниела».

Труд Майерса помогал объяснить, что Дэниел страдал психическим расстройством; при таком раскладе повествование переставало быть сказкой и вписывалось в ряд вещей самых обычных, становилось понятно, как появилась записка Поля, обосновывалась теория автоматического письма, привлекшая, кстати, не только Грина, но, например, Бретона, Супо. Подобные разгадки настойчиво приводятся исследователями творчества Грина, в частности Жаком Пети, однако книга Майерса никак не служит панацеей, а психическое заболевание героя — далеко не однозначное обоснование многочисленных тайн и намеков. Об этом свидетельствует и сам Грин.

Приступив к новелле и составляя текст от лица героя, он «чувствовал, что кто-то стоит за спиной», ощущение было настолько сильным, что Грин выбегал из комнаты. Труд Майерса служил, конечно, некоторым подспорьем, Грин и в более поздних вещах возвращался к теме раздвоения личности и тайного общения человека с самим собой, однако первоначальным импульсом писателю служили собственные навязчивые сны, описания которых встречаются в дневнике и порой почти повторяют миражи Дэниела: «Минувшей ночью видел себя на вершине огромной черной скалы; склонившись, я увидел пропасть, заполненную белым огнем. „Огонь предвечный“, — шепнул мне кто-то».

В новелле множество деталей, почерпнутых из личного опыта: страх лестниц, боязнь пожаров, описания комнат, городка Фэрфакс, который в первом варианте рукописи назывался Шарлоттсвиллем, где Грин несколько лет учился, а также Саванны, куда Грин приезжал на каникулы к родственникам, «испытывая странное счастье» и совершая «печальные прогулки». В Автобиографии он признавался: «Там, на бесконечных проспектах ждал меня демон… Я ничего об этом не знал, ничего не подозревал, но яд уже просачивался мне в сердце, не знаю каким путем…» И в Далеких землях он пишет: «Религия служила единственным пристанищем, где я мог укрыться от самого себя». Таких цитат и отсылок, как в художественных произведениях, так и в дневниках Грина очень много; нам важно лишь подчеркнуть, что однозначной трактовки этой новеллы не существует. Разве что она сокрыта в заключительном письма мисс Дж.: все зависит от того, с какой позиции посмотреть — с позиции земной или же провиденческой.

С позиции земной — это история о раздвоении личности и трагедии. С позиции провиденческой — мистический опыт встречи с самим собой и рассказ о духовном освобождении. Однако и эта попытка что-то объяснить заводит в тупик. Если это история о раздвоении личности и Поль — это Дэниел, к чему упоминание комнаты с призраком, почему первая таинственная встреча происходит в столь значимом месте, почему никак не объясняется пропажа всех сбережений, и зачем так много намеков на потустороннее вмешательство, от надписей и цитат до речей за столом? Значит, такое объяснение не во всем верно? Со второй же, провиденческой трактовкой, дела обстоят еще хуже. Предположим, Дэниел действительно раздваивается, он выходит из тела и странствует к источнику вечных вод, который сравнивается Жаком Пети с библейским источником жизни, но — какие же скорбные стоны могут исходить из такого источника? И предположим, Дэниелу является некий дух, сопровождающий его на пути отказа от всего материального, он ведет к вере и «кому-то более могущественному», — текст, действительно, от начала и до конца изобилует отсылками к Библии, которую Грин хорошо знал, — но почему этот кто-то могущественный никак не назван? Не служит ли это каким-то перевертышем, подменой? Ни один благой посланец не может смотреться столь жутко, ни один не понукает героя расстаться с жизнью. С другой стороны, может не все выглядит столь красиво, как в древних преданиях, и дорога в духовный мир в реальности грязна и страшна? Подобным образом в тексте можно ходить по кругу. В одной трактовке будет сокрыта другая, и вся конструкция в итоге напомнит нам строение вскользь упомянутых Темниц Пиранези, где обитает гениальность. Гениальность, которую мы найдем и в более поздних произведениях Грина, как нашел ее Борхес, сказав что «никакая другая эпоха не может похвастаться такими удивительными текстами, как Поворот винта Джеймса, Процесс Кафки и Земной странник Грина».

Примечания

1

1 Петр. 2:11; Евр. 11:13

2

Робер де Сен Жан (1901–1987) — журналист и писатель, ближайший друг Грина, с которым они познакомились в 1924 г. и общались на протяжении всей жизни.

3

Франсуа де Малерб (1555–1628) — поэт, обозначивший переход от барокко к классицизму. Цитата из письма к сестре, в котором речь о племяннике Малерба.

4

Ис. 10:3

5

Пс. 118:9. Важна вторая часть стиха: «Как юноше содержать в чистоте путь свой? — Хранением себя по слову Твоему».

6

Обречен (шотл.)

7

История заимствована из ирландских сказок У. Б. Йейтса.

8

4 Цар. 2

9

Деян. 5

10

Одно из любимых мест прогулок Грина, когда он на каникулах гостил у родственников в Саванне.

11

Во многом символичная эпитафия представляет собой шифр. Она противоречит всем остальным свидетельствам: Элизабет Дрейтон воспитывалась в Провиденсе и жила в Европе; приведенная перефразированная цитата относится к длинному описанию бегемота, ложащегося «под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах».

12

Ин. 8:32

13

Откр. 7.17; 21:6