Жюльен Грин
Земной странник
Перевод
Алексея Воинова
libra_fr
2021
Julien Green
Le Voyageur sur la terre
Издатель Александр Филиппов-Чехов
Макет и вёрстка: Gretchka&Oblepikha
Издание осуществлено в рамках Программ содействия издательскому делу при поддержке Французского института.
Cet ouvrage a bénéficié du soutien des Programmes d’aide à la publication de l’institut français.
© libra_fr, издание на русском языке
© А. Воинов, перевод, комментарии, сопроводительная статья
©Tristan Gervais de Lafond, successor of Julien Green
* * *
Земной странник[1]
Роберу де Сен Жану[2]
Нет ничего столь же навязчивого, как эти меланхолические видения.
Малерб[3]
Несколько лет назад автор публикуемого перевода находился в одном из городов Соединенных Штатов, занимаясь литературными разысканиями, когда обнаружил документы столь особенного характера, что ему захотелось развлечься, скопировав их целиком; относятся они к событиям уже давним и позабытым даже в той местности, где все случилось, поэтому лучше рассказать историю с самого начала, напомнив о происшествии, взволновавшем в 1895 году университетский городок Фэрфакс.
10 сентября указанного года из реки выловили тело молодого человека лет семнадцати-восемнадцати. Судя по ранам, он упал с большой высоты, многократно ударившись об острые выступы крутого обрыва.
На границе города река течет меж покатых склонов, усеянных скалами. Если идти по течению, углубляясь в сельскую местность, скалы становятся все выше и выше. Легко представить сцену трагедии. Вероятно, юноша прогуливался ночью в окрестностях города. Не видя, куда направляется, он дошел до реки, скрытой во мраке. Земля от недавнего ливня размокла. Он поскользнулся и, не удержавшись, сорвался вниз, ударяясь о ранящие его скалы, упал в реку и утонул.
Однако ночь, когда он погиб, была настолько светлой, что многие отказывались верить, будто он дошел до реки, не приметив ее внизу; они полагали, что по каким-то причинам молодой человек вознамерился взять грех на душу и свести счеты с жизнью; они считали, что похоронить его следует на отдаленном участке кладбища без привычных обрядов. Таких людей было немало и немало привели они правдоподобных соображений, поэтому власти решили принять это во внимание и предать юношу земле, как просили местные.
В ходе расследования выяснилось, что погибшего звали Дэниел О’Донован, он жил в городе всего несколько дней и собирался поступить в университет. В то же время кто-то обнаружил бумаги, написанные рукой погибшего и позволившие предполагать, что решение о похоронах принято наспех; появились особые обстоятельства, которые до того не учитывались, поскольку о них ничего не знали, однако они подводили к заключению совершенно иному чем то, коим все собрались руководствоваться. Погребение перенесли на следующий день; рукопись старательно изучили и выслушали свидетельства знавших О’Донована. В итоге, поскольку сомнения все же остались, решили проявить милосердие, нежели строгость. В книге записей напротив имени Дэниела О’Донована привели фразу старого образца, подходящую в таких случаях: «Смерть по воле божественного вмешательства»[4], и согласились похоронить юношу как полагается, выгравировав на могильном камне стих из Книги Псалмов:
Как юноше содержать в чистоте путь свой?[5]
Почти в то же время издатель местных «Ведомостей» решил обнародовать найденную рукопись, выбрав в качестве заголовка стих, послужившей юноше эпитафией. Публикация заинтересовала множество читателей и, поскольку в решающий момент рукопись прерывалась, нашлось несколько человек, попытавшихся дополнить повествование на основе того, что им было известно об авторе.
Таким образом рукопись получила продолжение, однако оно имеет интерес, лишь как история выдуманная, и я решил им пренебречь. Вместо него привожу письма, показавшиеся мне более интересными, поскольку упоминаемые в них события случились на самом деле и их описания восполняют значительные пробелы. Что касается сочинения Дэниела О’Донована, само собой разумеется, я ничего не сокращал и не правил его многочисленные оплошности. Добавлю, что в самой этой повести, равно как и в письмах, все имена, конечно, изменены.
Итак, вот перевод всех упомянутых документов.
Рукопись Дэниела О’Донована
Фэрфакс, 6 сентября 1895 года
Я пишу рассказ о своем детстве лишь для себя, не думая о читателе; когда же доведу рукопись до конца, я ее уничтожу. Я обретаюсь в положении крайне тяжелом и, дабы из него выбраться, должен поведать бумаге множество вещей, о которых до сего дня даже не помышлял.
Мне было одиннадцать, когда я лишился отца, а за ним и матери. Согласно последней их воле мне надлежало отправиться к дяде. Тот принял меня с большой неохотой, предоставив самую неудобную комнату в доме. Она была слишком велика, чтобы прогреть ее в зимние месяцы, а летом в ней стояла удушающая жара. Ко всему прочему, располагалась она на последнем этаже, рядом с комнатой, в которой обитал злобный дух, из-за чего ту превратили в подобие склада. С другой стороны была комната, где жил мерзкий старик, тесть дяди. В прежние времена он воевал на стороне Юга и теперь повторял, что жить под одной крышей с военачальником генерала Джексона для дяди великая честь. Сам дядя придерживался мнения противоположного, дескать, это капитану следует радоваться, что сидит за одним столом с таким порядочным человеком и спит на кровати, где можно мирно окончить дни. Так что друг с другом они не разговаривали.
Ложился я в девять, но никогда не засыпал сразу и ждал, пока затихнут к десяти часам знакомые голоса и закроются одна за другой двери. Летними месяцами я различал прежде всего голос капитана, возвращавшегося с вечерней прогулки и тревожившего устроившихся на крыльце дядю и тетю. Крыльцо это было невелико — стоило поставить пару кресел, и войти в дом оказывалось уже невозможным. Я представлял, как тетя, благоговевшая перед родителем, с глубоким почтением поднималась, отодвигая свое кресло в сторону. Капитан молвил: «Дочь моя, покойной ночи!» Затем особого рода скрежет оповещал, что капитан проходил мимо дяди, вынуждая того податься назад, скребя ножками кресла о камень. Между тестем и зятем не говорилось ни слова.
Капитан направлялся в буфетную, где раскрывал шкафы, отрезал хлеб и звякал стаканами. Через несколько минут он шел к лестнице и, ударившись ногой о первую ступеньку, существование которой, казалось, неизменно его удивляло, начинал подниматься. Это его восхождение служило для меня вечным источником
