Выйдя из садика, она повернула налево и прежним путем двинулась к реке. Она шла медленно: глядела по сторонам, растягивала удовольствие. Два раза миссис Беллью замедляла шаг и делала глубокие вдохи, словно никак не могла надышаться свежим воздухом. Целью ее была набережная Челси; там миссис Беллью остановилась, облокотившись на парапет. Двумя пальцами она держала нечто маленькое, блестящее под солнечными лучами. Это был ключ. Все с тем же намерением растянуть удовольствие миссис Беллью простерла руку над водой и разжала пальцы.

Глава 4. Наитие миссис Пендайс

Джордж так и не явился, чтобы повести свою матушку в театр, и та, чей день прошел в страстном ожидании вечера, провела этот вечер частью в гостиной, среди предметов мебели, ни за одним из которых не было известной ей истории, а частью в столовой, где по двое, трое и четверо ужинали другие постояльцы; смотреть на них миссис Пендайс могла, говорить с ними – нет. Впрочем, она и не чувствовала потребности в разговоре, ибо нынче колесо жизни проехалось и по ее трепетному изумлению, и по надеждам: и те и другие упокоились у нее в груди. Ночь поднесла миссис Пендайс чашу, полную горького одиночества и ощущения тщеты, и миссис Пендайс пила из этой чаши до рассвета, и только краткий перерыв на сон был ей дозволен. Но еще горше оказалось осознание: «Я не нужна Джорджу, я ничем не могу ему помочь!»

За утешением ее сердце обращалось к прежним временам, когда Джордж не мог без нее обойтись. Но они давно миновали, те времена полотняных костюмчиков и незамысловатых желаний Джорджа. Тогда в ее власти было исполнять эти желания – она, и только она, резала на кусочки ананас, распоряжалась, чтобы принесли в комнаты старый Бенсонов хлыст, ежедневно читала вслух «Школьные годы Тома Брауна»[71], врачевала «эллиманом» растянутые лодыжки, подтыкала одеяло.

Той ночью миссис Пендайс открылось с неумолимой ясностью, что Джордж перестал в ней нуждаться, как только отправился в закрытую школу. В течение долгих лет она убеждала себя, что нужна сыну не менее, чем раньше. Эти заклинания вошли в ее жизнь, как утренние и вечерние молитвы, и вот она обнаружила, что занималась самообманом. Однако и теперь, лежа в постели без сна, миссис Пендайс еще пыталась верить – ибо такова была ее судьба с того дня, когда она произвела на свет первенца. Второй сын, дочери – она любила их, конечно, любила, но иначе, проще, не испытывая острой потребности быть для них незаменимой. Это чувство томило ее только в случае с Джорджем.

Уличные шумы наконец-то смолкли; миссис Пендайс удалось поспать часа два, пока они не возобновились. Она лежала прислушиваясь. Шумы и мысли переплелись в ее измотанном разуме, стали одной огромной паутиной усталости. Все бессмысленно и бесполезно, думалось ей, а виной тому прискорбное нежелание и неумение понять ближнего. Словом, в миссис Пендайс постепенно уничтожалась вера в силу невозмутимости, лелеемая в потаенных глубинах ее сердца. Оса, спозаранку разбуженная сладкими ароматами, что исходили от туалетного столика, зашевелилась в уголке, где провела ночь, вылетела, принялась кружить над кроватью. Миссис Пендайс опасалась ос; она улучила момент, когда осиное внимание переключилось, осторожно встала, взяла конверт для ночной сорочки и махала им до тех пор, пока оса, сообразив, что имеет дело с истинной леди, не улетела прочь. Снова улегшись в постель, миссис Пендайс подумала: «Люди поднимают панику, завидев осу; оса жалит, ее прихлопывают – как это нелепо». Она и не подозревала, что резюмирует этой фразой все свои соображения насчет страданий.

Она позавтракала у себя в номере, все еще не имея вестей от Джорджа. Затем, не то чтобы надеясь на нечто конкретное, но скорее повинуясь чутью, решила нанести визит миссис Беллью, но сначала повидаться с мистером Парамором. Миссис Пендайс смутно представляла себе, в котором часу деловые люди начинают работу, и поэтому оставалась в номере до одиннадцати утра. В двенадцатом часу она села в кеб и попросила ехать помедленнее, в связи с чем кебби поехал быстрее обыкновенного. На Лестер-сквер оказалась пробка – этим маршрутом везли важную особу. На тротуарах толпились простые лондонцы с пылкими сердцами и полупустыми желудками; при появлении важной особы послышались приветственные возгласы. Миссис Пендайс глядела во все глаза – она тоже была охотница до зрелищ.

Толпа рассосалась, кеб поехал дальше.

До сих пор миссис Пендайс не бывала в приемных деловых людей рангом выше зубного врача. Ей сразу дали «Таймс», которую она не могла читать, потому что очень волновалась. В открытую дверь она видела ряд комнат со стеллажами под самый потолок; на стеллажах этих стояли книги в кожаных переплетах и черные жестяные ящики (на каждом – белая буква). Над стопками исписанной бумаги сидели молодые люди. До миссис Пендайс доносилось непрестанное пощелкивание («Что бы это могло быть?» – думала она), а также специфический запах кожи и дезинфицирующего средства, от которого она морщилась. Рыжеватый юноша с пером в руке, проходя мимо, взглянул на миссис Пендайс с любопытством и тут же отвел глаза. А ей вдруг стало жалко и его, и остальных юношей, корпящих над бумажками, и молнией мелькнула мысль: «Все потому, что люди не могут договориться!»

Наконец миссис Пендайс провели к мистеру Парамору. В его просторном пустоватом кабинете царил дух былого величия. Миссис Пендайс уселась и стала смотреть на три нежно-розовые розы сорта «La France» в высоком бокале. У нее было чувство, что она никогда не решится заговорить.

Мистер Парамор имел лицо чистое, загорелое. Брови его походили формой на крючки для подвешивания над огнем чайников; они были цвета железа, как и волосы, зачесанные над высоким лбом. Миссис Пендайс дивилась, почему мистер Парамор выглядит лет на пять моложе Хораса, в то время как он старше, и лет на десять моложе Чарлза, в то время как Чарлз из них троих самый молодой. Глаза мистера Парамора, от рождения также цвета железа, в результате неких внутренних процессов духовного характера приобрели цвет стали. Хоть и невеселые, они тоже казались молодыми, а что до улыбки, которая чуть трогала углы его рта, так она была почти юношеская.

– Для меня огромное удовольствие видеть вас, – произнес мистер Парамор.

Миссис Пендайс вымучила улыбку.

Мистер Парамор взял бокал с розами и уткнулся