Наутро он принес ей большой букет хризантем. Со всей прежней пылкостью он старался доказать ей свою любовь – не той хвастливой щедростью, которая была ей ненавистна (воспоминание о ланче в «Плазе» до сих пор приводило ее в содрогание), а скромными знаками внимания.

Когда он пришел домой к чаю с тем именно пирожным, которое она любила, и в довершение всего еще молча принес ей из шкафа в конце коридора ее домашние туфли, Кристин, хмурясь, мягко запротестовала:

– Не надо, милый, не надо. Я боюсь, что наступит расплата за счастье. Через неделю ты будешь рвать на себе волосы и вымещать на мне плохое настроение, как бывало в старые времена.

– Крис! – воскликнул Эндрю, больно задетый. – Неужели ты не понимаешь, что теперь все по-другому? Отныне я начинаю искупать свою вину перед тобой.

– Хорошо, хорошо, милый. – Она, смеясь, отерла глаза. Затем сказала с неожиданной силой, которой он никогда в ней не подозревал: – Мне ничего не надо, только бы мы были вместе. Мне не нужно, чтобы ты ухаживал за мной. Все, чего я прошу, – это чтобы ты не ухаживал за другими.

В этот вечер приехал Денни, как и обещал, к ужину. Он привез вести от Хоупа, который звонил ему из Кембриджа, что сегодня не может приехать в Лондон.

– Говорит, его задерживают дела, – пояснил Денни, выколачивая трубку. – Но я сильно подозреваю, что наш друг Хоуп в ближайшее время женится. Романтическое событие – спаривание бактериолога!

– А говорил он что-нибудь относительно моей идеи? – быстро спросил Эндрю.

– Да, он увлечен ею. Но это не важно, все равно мы бы могли забрать его с собой. И я тоже увлечен, должен вам сказать. – Денни развернул салфетку и принялся за салат. – Не могу понять, как это такой замечательный план мог родиться в вашей глупой голове. В особенности теперь. Ведь я воображал, что вы окончательно превратились в вест-эндского торговца мылом. Ну, рассказывайте!

Эндрю стал рассказывать подробно и со все возрастающим увлечением. Потом они обсудили, как практически осуществить план. Неожиданно для себя они поняли, что зашли далеко, когда Денни сказал:

– По-моему, нам следует выбрать не особенно большой город, тысяч до двадцати жителей. Вот это будет идеально. В таком городе мы разовьем энергичную деятельность. Обратите внимание на Уэст-Мидлендс. Там вы найдете десятки промышленных городов, обслуживаемых четырьмя-пятью врачами, которые под маской вежливости готовы перегрызть друг другу горло. Там какой-нибудь добрый старый доктор медицины сегодня выковыривает половину миндалины, завтра намешивает помои под названием «mixtura alba». Вот там мы сможем показать, чего стоит наша идея сообщества специалистов. Мы не будем покупать практику. Мы просто явимся в город. Боже! Хотел бы я видеть, какие мины скорчат все эти доктора Брауны, Джонсы и Робинсоны. Нам придется вытерпеть целые вагоны обид, а чего доброго, и линчевать нас могут… Нет, будем говорить серьезно: нам нужна центральная клиника, как вы и предполагали, и лаборатория для Хоупа. Пожалуй, не мешает завести и пару коек наверху. Сначала не будем особенно широко развертывать дело, но я предчувствую, что мы пустим крепкие корни. – Он вдруг поймал сияющий взгляд Кристин, которая сидела тут же и слушала их разговор, и улыбнулся. – А вы, мэм, что думаете об этом? Безумие, нет?

– Да, – откликнулась она чуточку хрипло. – Но только ради таких безумств и стоит жить.

– Вот это верно, Крис. Честное слово! Ради этого стоит жить.

Эндрю стукнул кулаком по столу так, что подскочили ножи и вилки.

– План хорош. Но главное – идея, которая в нем воплощена. Новое толкование клятвы Гиппократа. Абсолютная верность науке. Никакого эмпиризма, никаких избитых методов, шаблонных лекарств, не гнаться за гонораром, не прописывать всякой патентованной дряни, не ублажать ипохондриков, не… Ох, ради всего святого, дай попить! Мои голосовые связки не выдерживают, тут надо иметь барабан.

Они разговаривали до часу ночи. Даже такого стоика, как Денни, заразило пылкое воодушевление Эндрю. Последний поезд давно ушел. Эту ночь Денни ночевал в гостевой комнате на Чесборо-террас. И наутро после завтрака спешно умчался, обещав снова приехать в Лондон в следующую пятницу, а до того – повидаться с Хоупом и – последнее доказательство его энтузиазма – купить большую карту Уэст-Мидлендс.

– Действует, Крис, действует! – торжествуя, крикнул Эндрю, возвращаясь от двери. – Филип весь загорелся. Он не говорит, но я вижу.

В тот же день к ним обратились по поводу продажи практики. Приехал покупатель, за ним другие. Джеральд Тернер самолично являлся с наиболее солидными претендентами. Он обладал даром изысканного красноречия и пускал его в ход даже по поводу архитектуры гаража. В понедельник приезжал дважды доктор Ноэль Лоури – утром один, а днем в сопровождении агента. Потом Тернер позвонил Эндрю и сказал любезно-конфиденциальным тоном:

– Доктор Лоури заинтересован, доктор, сильно заинтересован, могу сказать. Он очень настаивал, чтобы мы не продавали, пока его жена не посмотрит дом. Она с детьми за городом и приедет в среду.

В среду Эндрю должен был отвезти Мэри в «Бельвью» и решил, что в деле продажи можно положиться на Тернера. С больницей все вышло так, как он предполагал. Мэри должна была выйти в два часа. Он уговорился с миссис Шарп, что она поедет с ними.

Лил дождь, когда он в половине второго заехал на Уэлбек-стрит за миссис Шарп. Она была в злобном настроении и, хотя и ожидала его, поехала неохотно. Неустойчивость ее настроения в последнее время объяснялась предупреждением Эндрю, что в конце месяца он вынужден будет отказаться от ее услуг. Она очень сухо поздоровалась с ним и села в автомобиль.

Все прошло гладко. Они подъехали к больнице как раз тогда, когда Мэри прошла через швейцарскую, и в одно мгновение она уже сидела в автомобиле рядом с Шарп, тепло укутанная пледом, с горячей бутылкой в ногах. Очень скоро Эндрю пожалел, что взял с собой недобрую и подозрительную миссис Шарп. Очевидно, она находила, что эта поездка выходит далеко за пределы ее обязанностей. Эндрю удивлялся про себя, как он мог столько времени терпеть у себя эту особу.

В половине четвертого они были уже в «Бельвью». Дождь перестал, и, когда они ехали по аллее