От ада и бога разговор невзначай перешел на Кунгурскую ледяную пещеру, потом на Кизеловскую, где обнаружены настенные рисунки древнего человека и бело-розовый жемчуг, от пещер — на птиц: как высиживают яйца садовая сойка и грачи, от птиц — на рыбу редкостную, на омуля — когда и почему стал переводиться. Все-то знал Аким Иванович, все-то ведал. Дай ему волю — заведется безостановочно, чего только не обскажет.

В контору заглянул подручный, протянул Акиму Ивановичу откованную плюшку. Взглянув на нее, тот вышел.

Балатьев остался один, и опять острой болью отозвалось в сознании: нет Донбасса. Мысленно прошелся по рабочей площадке макеевского цеха. От печи к печи. Сталевар Михальченко, подручный сталевара Чемоданов, мастер Шерстюк. Где они сейчас? Кое-кто, конечно, на фронте. А те, что стояли у печей до последнего часа? Успели вырваться или нет? А если нет, то что они будут делать? Затаятся, отсидеться решат или найдут какие-то способы борьбы с врагом?

Вспомнил о Ларисе и даже устыдился, что забыл ее так прочно. Что ни говори — жена, его фамилию носит. Как она? Эвакуировалась или осталась?

Ответить на этот вопрос определенно он не мог. Лариса особым патриотизмом не отличалась; впрочем, и проявлять его было не на чем, и проверять незачем. Да и можно ли считать всех, кто не уехал в тыл, непатриотами? По разным причинам не могли выехать люди, даже желая того. Многие расценивали обстановку примерно как Клементина Павловна, женщина, в общем, неглупая: война эта быстротечна, вот-вот кончится, а если так, к чему огород городить, бросать на разграбление имущество, подвергать себя и родных опасностям дороги, тащиться в незнакомые дали, и все для того, чтобы вскоре вернуться к разоренному гнезду. Лучше перетерпеть, переждать, дома и стены помогают. Мужчины в этом отношении существа более беззаботные. Вот он сам, когда уходил из дому, что взял? Одежду, какая попалась под руку, да ружье. Хорошо хоть осеннее пальто прихватил, иначе имел бы вид…

Впрочем, вид у него был не из лучших. Уральцы уже ходили в полушубках, в меховых шапках, кое-кто залез в катаные валенки, или попросту катанки, а он щеголял в демисезонном пальто, в кепке и в ботинках. Благо, закалка была спортивная и вдобавок мартеновская: от жаркой печи на холод — дело привычное.

Более чем кого-либо одежонка начальника беспокоила Акима Ивановича. «Да тряхните вы Кроханова, не протянете ж так зиму, — не раз советовал он. — На заводском складе все есть. А то как ударит трескучий, да как пролезет под шкуру…»

Вот и сейчас, заметив, что начальника бьет озноб, Аким Иванович встревожился — долго ли до беды?

Исчезнув куда-то, принес в двух колбочках спирт и самогон, извлек из свертка, который захватил из дому, кусок сала, проткнул его проволокой и, поднеся к гляделке завалочного окна, принялся жарить, подставив под него ломоть хлеба, чтобы ни одной капли не уронить.

В конторке они устроили сущее пиршество — жареное сало, черный хлеб, соленые огурцы да еще шаньги с картошкой, сдобренной жареным луком. Спирт Аким Иванович отдал Николаю, сам же ради компании ливанул себе самогона.

— Откуда спирт? — полюбопытствовал Николай.

— Свет не без добрых людей, — сначала уклончиво ответил Аким Иванович, но, чтобы не обижать начальника недоверием, незамедлительно признался: — В лаборатории разжился. Ничего, там Дранников завсегда пасется — они с Макрушиным закадычные.

Потыкав хлеб в берестяную солонку — соль была непременной принадлежностью в цехе, как и кружки, — сунул его в рот, следом — сало, утер пальцами залоснившийся подбородок.

— Ешьте, не стесняйтесь.

Николай последовал примеру Акима Ивановича.

— А самогон откуда?

— Они же дали. Что этого спирта, говорят, коли заболел. Для хорошего человека… Дома-то у меня завсегда есть… Водки не стало, приходится, грешным делом… Зайдет кто — ну как не угостить? Да и самому, бывает, страсть как захочется. Особенно ежели услышу… Э-эх! — Аким Иванович сделал такую закорючку рукой, что даже воздух шевельнулся. — Знаете, когда мужики стали самогон гнать?

— Думаю, с тех пор как Русь появилась, — с улыбкой ответил Николай.

— Вот уж нет, не с давних давен, представьте себе. С войны четырнадцатого года, когда правительство издало сухой закон и водка с продажи начисто исчезла. — Чечулин хмыкнул, выпустил из себя воздух и, откинув голову, выплеснул в рот зелье. Знаком предложив Николаю допить оставшийся спирт, подсунул еще прожаренного сала, еще кусок просаленного хлеба. — Смотрите не ожгитесь. — И перевел разговор на незаконченную тему: — Водка, ведомо вам, с каких пор на законных правах у нас?

— Н-нет.

— Знаете, наверно: был такой министр финансов в царской России — Витте?

— Знаю, конечно.

— Так вот он ввел монополию на водку, и государственная казна стала бойко торговать зельем сим. В народе его прозвали «монополькой». С тех пор мужики и разохотились.

— Вроде раньше не пили.

— Пили, да только в кабаках и корчмах под закусь. А как в продаже появилась — прямо из горлышка глотать стали где придется, по большей части от нетерпежу прямо возле магазина.

— По-латыни водка aqua vitae — вода жизни, — решил подбросить Николай и свою лепту в водочно-самогонную тему.

Аким Иванович хлопнул себя по колену и взорвался дребезжащим смехом.

— Остроумно придумано, право. Вроде как Витте породил вите.

— А закадычные — как произошло это слово?

Собеседник поднял руки — сдаюсь, мол.

Николай чиркнул пальцем по шее.

— За кадык заливать.

— Хо-хо! — благодушно хохотнул Аким Иванович. — Вон оно откуда! — Размяв пригасший было окурок, собрал остатки махры, аккуратно ссыпал в кисет и, с отеческой нежностью посматривая на начальника, аппетитно похрустывавшего огурцом, задумчиво, о чем-то сокрушаясь про себя, завздыхал.

— Неудобно мне под хмельком ходить, — смущенно проговорил Николай, по-своему расцепив этот взгляд. — Репутация…

— Хорошую репутацию глотком спирта не испортишь, — глубокомысленно изрек Аким Иванович. — А что касаемо хмеля — так его вы и не почувствуете. Спирт сейчас до головы не доберется. Весь на обогрев тела и души пойдет.

И действительно, хоть выпил Николай с полстакана, голову даже не затуманило. Согрелся только и малость приободрился. А вернее, не столько спирт согрел, сколько участие, в котором нуждался сегодня более чем когда-либо.

Вскоре началась доводка плавки. Она поглотила все внимание. Металл капризничал, не давался. Плюшка отковывалась с рванинами по краям — серы оказалось многовато. Предстояло работать со шлаком и греть, греть…

2