— Да кончится ли это когда-нибудь?.. — вслух проговорил Павлик и поглядел на небо. Черное, как копь, высокое, в мелких белых звездах, оно дышало незнаемым, глухим, враждебным холодом. И Павлик почувствовал себя таким маленьким, затерянным и одиноким под этим черным, зловещим сводом, что острая жалость к себе тисками сжала сердце. Он опустился на шершавый от наледи чурбачок и несколько минут сидел ни о чем не думая, только страдая, потом поднялся и медленно побрел к избе.

Все уже спали, в углу тихо теплилась лампадка. Запнувшись о чьи-то ноги, Павлик прошел к своему месту, без сил повалился на шинель и, укрылся с головой одеялом. Потом кто-то приподнял над ним одеяло, и Павлик ощутил у живота круглый, теплый предмет. Тронул — бутылка с горячей водой. Он открыл глаза и в темноте различил силуэт Новикова…

Наутро Павлик удивился своему хорошему самочувствию: будто не было этой бредовой ночи. Ничего у него не болело, и противный вкус во рту исчез без следа, как только он почистил зубы. Но нравственно он был уничтожен. Он отчетливо помнил все события прошедшего дня, все свои пьяные, бессмысленные, стыдные слова и поступки. Лишь когда доходило до сцены с Шороховым, память словно подергивалась наволочью. Было, было что-то, связанное с Шороховым, а что, убей бог, он не мог вспомнить. Сознание, защищаясь от непереносимого воспоминания, просто выключило его. Притихший, избегая взглядов товарищей, он забрался в угол кузова и в полном одиночестве просидел оставшуюся дорогу.

Когда прибыли в Вишеру и грузовик остановился у двухэтажного каменного особняка, Павлик услышал сиповатый голос Хохлакова, зовущий его по имени, и обрадовался ему, как последней опоре. Он со всех ног кинулся к Хохлакову, с благодарностью принял небольшую взбучку за то, что заставил себя ждать, и, как за спасательный круг, ухватился за стопку папочек, которую Хохлаков извлек из машины…

5

Месяц спустя Павлик сидел у окна большой комнаты, заставленной столами. Все столы — от антикварного, с витыми ножками, до фанерного недомерка — пусты. Сотрудники отдела разъехались по армиям и дивизиям, Хохлаков ушел в штаб ВВС договариваться о сбрасывании листовок с самолетов, батальонный комиссар Гущин уехал на полигон испытывать «листовочный миномет», сконструированный капитаном Шатерниковым для забрасывания листовок на передний край немцев. Редакция «Фронтовой-солдатской» по указанию Гущина сейчас осваивает для себя полусгоревший, разоренный дом на соседней улице…

В отделе остались только Павлик да боец Туликов, в обязанности которого входит уборка помещения и топка печи. Туликов большой любитель почесать язык, он часто приглашает Павлика попить с ним чайку; Павлик не отказывается, уж слишком томительно-нудно проходят его дни.

Вот и сейчас Туликов обратился к Павлику:

— Чай пить будете?

— Поставьте сюда, — рассеянно отозвался Павлик, ему не хочется сейчас ни разговаривать, ни слушать.

Комната находится на втором этаже, из окна открывается широкий вид на большой двор Политуправления и на перекресток двух улиц, из которых одна упирается в разбомбленный вокзал, а другая переходит в шоссе, ведущее к фронту, что в сорока километрах от Вишеры. Павлику приятно смотреть на суетливую жизнь, происходящую за окном: она уводит его от набившей оскомину канцелярщины, расширяет душу, сулит какие-то туманные возможности.

Вон стремительным шагом прошел кудрявый, ушанка на затылке, замначахо Чеботарев, верно спешит на склад. Но у задней двери столовой он внезапно обрывает свой шаг, будто споткнулся обо что: Даша, новая судомойка, пышная, с русой косой, выглянула на миг, чтобы опорожнить ведро. И оба враз забыли, он — о складе, она — о ведре, и вступили в какие-то важные для них потаенные переговоры…

Кидая кузовом, промчался грузовик. На скамейке, спиной к кабине, сидел рослый, красивый пленный в одном мундире и без шапки, по бокам двое часовых с примкнутыми штыками. Это, наверное, немецкий летчик, который вчера вечером прыгнул с парашютом из горящего самолета, почти над самой Вишерой. Воздушный бой шел между двумя нашими «мигами» и одним «мессером». Сначала загорелся «миг», и наш летчик выбросился с белым парашютом, затем вспыхнул «мессер», и немецкий летчик раскрыл черный парашют.

Казалось, летчик приземлится на краю города, и люди кинулись к околице в надежде схватить немца, но его отнесло в сторону, за синеющий вдалеке лес… Значит, его все-таки поймали. Матерый фриц, такие им еще не попадались. Интересно, кому приведется опрашивать его…

Павлик вздохнул. Одно время он надеялся, что напряженное бытие отдела само втянет его в живую деятельность. Штаты еще не были полностью укомплектованы, и всем инструкторам приходилось работать с предельной отдачей сил. Высокий тенор «поющего политрука» уже не оглашал своды Политуправления, Кушнерев неделями пропадал на передовой, собирая трофейные материалы. Редко появлялись в отделе старший политрук Алексеев и недавно прибывший политрук Ракитин: первый готовил в частях кадры рупористов для прямой, «голосовой» агитации, второй занимался на местах инструктажем, а также налаживал «наземное» распространение листовок. Капитан Шатерников, мастер на все руки, фотографировал пленных для листовок, раздобывал типографское оборудование, приспосабливал для радиоперехватов какие-то старые приемники. При всем том в отделе велся опрос пленных, составлялись бюллетени о моральном состоянии противника, переводились захваченные у немцев приказы и документы, поддерживалась каждодневная связь с политотделами армий и дивизий. Гущин являлся в отдел первым, а уходил, когда все сотрудники уже спали. Нередко он выезжал в первый эшелон, и тогда в отделе оставались лишь Павлик да Туликов: в отсутствие Гущина Хохлаков заходил в отдел лишь на два — три часа в день. Но как ни перегружены были все работники отдела, Павлику ни разу не довелось им помочь — Хохлаков тотчас находил для него работу. Лишь однажды поручили ему опрос пленного, и тот кончился для него плачевно.

Это случилось дней десять назад. В боях местного значения наши взяли поселок Спасская Полесть и захватили большую группу пленных. Павлику достался довольно развитой немец, средних лет, работавший до войны галантерейным приказчиком. Опрос велся в отделе, и