Колычевская весна
КОЛЫЧЕВСКАЯ ВЕСНА
В декабре Наталья Ласькова решилась оставить дом и отправилась в дальний путь первый раз за всю свою жизнь. А жизнь у нее сложилась нескладно.
И винить в том некого: сама семнадцати лет, крадучись от матери с отцом, ушла к первому гулевану в слободке — Пашке Ласькову. Одурманил он ее речами ласковыми да хмельными поцелуями.
Правду молвить, лучшего краснодеревщика во всем городе не было. Зато ни одной получки без попойки, без дружков не проходило. Хотела Наталья от мужа на другой же год уйти, родители до того не допустили. Старого закона держались:
— Вышла без нашего благословения, терпи. К тому и мальчишка у вас. А по квартирешкам нечего таскаться, переходите в дом, всем места хватит.
Обрадовалась Наталья родительскому прощению. Может, Павел одумается. Сначала муж вроде бы и стеснялся стариков, а привыкнув, стал из дома потихоньку, что под руки попадало, тянуть. Работу совсем забросил, целые дни в «Голубом Дунае» околачивался.
Вскоре умерла мать Натальи, за ней отец в могилу ушел, а на следующее лето, под пьяную лавочку, утонул в сточной канаве Павел. Как жил нескладно, так и помер. После дождя в канаве-то и воды всего по щиколотку утенку было, а он умудрился.
В двадцать три года осталась Наталья вдовой-хозяйкой в родительском доме с пятилетним сыном на руках. Пустила на квартиру семейных, чтоб где и за мальчонкой приглядели, а сама пошла на производство.
Хотелось пожить тихо, спокойно, без нужды, как люди живут. Долго думала, какую себе специальность выбрать. Да с пятью классами образования не разбежишься. Решила учиться малярному делу: оплата сдельная, притом и на стороне всегда подработать можно.
Так и сделала, оформилась в стройконтору.
Старый мастер, учивший Наталью ремеслу, был доволен ей.
— В тебе, девка, скус отменный. Первое дело в нашей профессии: краску нутром чувствовать. Тогда в квартирах и в ненастье солнце заиграет. Людям жить станет веселее.
Его похвалы радовали, но влюбленности мастера в свое ремесло Наталья не понимала. Знала одно: лучше будет работать — больше заработает; и старалась перенять от учителя все нужное, полезное.
По своей натуре Наталья была честной, исполнительной, жизнь научила ее расчетливости. За два года она обзавелась кое-какой мебелью, справила себе и сыну хорошую одежку. Появились постоянные клиенты. Начала на черный день понемногу откладывать: одна, надеяться не на кого.
В войну работы по специальности убавилось, и Наталья еще поденно работала на элеваторе. Из последних сил тянулась, чтоб из дома ничего не продавать и сына выучить. «Глядишь, инженером станет. Образованному человеку везде почет, и платят больше».
Но Митька, стервец, сам собой после семилетки распорядился.
— Я, маманя, на завод устроился. На слесаря хочу учиться. — Встал перед ней, редкие волосики над верхней губой пощипывает. — Не всем инженерами быть.
Отодрать бы, как прежде, но почуяла: не справиться, и заплакала.
В работе и заботе не заметила Наталья, что сын выше нее на целую голову вымахал. Через год-другой возьмут его в армию, и останется она совсем одна. Может, зря она Савельеву отказала?..
Не только Савельев сватался к молодой черноокой вдове. Но она досыта натешилась своим коротким бабьим счастьем. О замужестве даже думать боялась. Сына, конечно, жалела, а пуще всего не хотелось терять вольную волюшку. Вдруг опять такой, как Пашка, попадется? Что и говорить, трудно без мужика одной да с домом! Зато сама себе хозяйка. В этом силу свою чувствовала, радость свою обрела. В людях Наталья не привыкла искать помощи и стала ждать: отслужит Димитрий свой срок в армии, гляди поумнеет, дальше пойдет учиться. Вот и подмога будет. Она уж для него и невесту на примете держала. Не девушка — писаная краля.
Но не так все вышло. Вернувшись с военной службы, Димитрий поступил на старое место, а через два месяца завербовался на комсомольскую стройку в тайгу прокладывать железную дорогу.
Тут уж Наталья по-настоящему рассердилась.
— Дом рушится! Венцы менять надо, а ты, словно волк, все в лес смотришь. Для кого стараюсь?
— Эх, маманя! Медаль за трудовую доблесть имеете, на стройке работаете, а простого понять не можете! — усмехнулся Димитрий и крепко тиснул мать за плечи. — Да мне самому охота, вот так, настоящую жизнь собственными руками пощупать!
Ручищи-клещи, а приятно силу сыновью чувствовать. Давно ли, кажется, под стол пешком ходил!
Димитрий выпустил материнские плечи:
— Дом отремонтируем. Деньги обеспечу. За этим дело не станет.
Трудно было Наталье расставаться со своими планами, пробовала еще урезонить сына:
— На заводе тебя уважают, заработок большой…
— Завод и посылает, — перебил ее Димитрий. — Не я один, многие едут.
Наталья насторожилась.
— И Катерина с тобой? — Она не одобряла его дружбы с Катериной Селедкиной, щуплой белобрысой девчонкой. «И впрямь, как селедка, тощая. Никакой приятности», — неприязненно думала про нее Наталья. Не нравилось ей и другое: Катерина тоже только семилетку закончила, семья у Селедкиных многодетная, живут туговато. Значит, невеста бесприданница.
Димитрий исподлобья посмотрел на мать. Глаза карие, смелые.
— А как же? Условие такое было, чтоб вместе.
— Условие было!.. — Наталья в сердцах сплюнула. — Вот так вас дураков и ловят всякие вертихвостки!
Димитрий и Катерина уехали.
И Наталья долго выдерживала характер, но, получив телеграмму, что родилась внучка, проревела всю ночь, а утром сходила в контору, выпросила без содержания отпуск. Потом побежала на вокзал, купила билет и весь день собиралась в дорогу.
В купе, кроме Натальи, оказалось еще трое пассажиров: плотный, средних лет мужчина и чета помоложе.
Наталья присмотрелась: кто знает, какие люди?
Мужчина сразу же завалился наверх и захрапел, а муж с женой, устроившись поудобнее, надумали перед сном подкрепиться. Из того, как они охотно наперебой ухаживали друг за другом, Наталья заключила, что это, должно быть, молодожены, и, узнав, что они едут дальше нее, немного успокоилась. Молодожены тоже вскоре уснули. Наталья погасила верхний свет и села у окна, за которым проносились белые мертвые поля и черные телеграфные столбы. «Дома-то сейчас тепло… чисто… А билет все-таки дорогой, двести рублей да харчи…» Наталья переплела на ночь черную тугую косу и уложила ее венком вокруг головы.
Вагон мерно покачивался, точно баюкал. Где-то под полом беспрестанно приговаривали колеса: «Спи… спи… спи…»
Прикрыв рукой рот, она зевнула. «И не ждут, поди. Надо бы телеграмму послать, как там-то добираться? Натальей
