– В те времена съемка стоила очень дорого, – сказала Хелен. – Просто так ничего не щелкнешь, как сейчас на “инстаматик”.

Она вспомнила Клайва с его кинокамерой, который уверен, будто потомки непременно проявят интерес к восьмимиллиметровым фильмам про будни Хансфордов.

– Теперь пойдем наверх. Мне надо будет пригнуться, – сказал Уильям, машинально дотронувшись до лейкопластыря. – А тебе, наверное, не придется.

Он шел впереди, по очереди называя птиц на рисунках, развешанных на стене вдоль лестницы.

– Зеленокрылый чирок, красноголовый нырок, серая утка, морская чернеть.

Поднявшись, Уильям кивнул на закрытую дверь.

– Это спальня Ма. Туда не пойдем.

– Хорошо, – согласилась Хелен.

Он пошел дальше, склонив голову и округлив плечи, и привел ее в залитую солнцем комнату с полутораспальной кроватью, шкафом и комодом. На покрывале лежала аккуратная стопка постиранного белья. Уильям тут же схватил ее и принялся раскладывать одежду по ящикам. Из окна открывался вид на сад на заднем дворе и поля, а за ними – фермерские угодья. Одна штора была задернута. Уильям объяснил, что так не видно новостроек и можно представить себе, как будто их и вовсе нет.

– Ты что-нибудь взял с собой из дома на Кум-Роуд? – спросила Хелен, разглядывая латунный барометр и подкову, и пытаясь понять, чем обусловлен выбор украшений.

– Нет. Только книги. Мне больше нравятся вещи, которые уже были здесь. Только кровать новая. Я никогда на такой большой не спал: места – море.

– Все очень скучают по тебе в Уэстбери-Парке и передавали привет, – сказала Хелен, когда они спускались обратно на первый этаж, и тут же поняла, какую глупость сморозила. Хоть Уильям и нашел парочку друзей, поскольку в основном предпочитал молчать, из тех немногих, кто успел его узнать, Лорейн и Гила там уже не было. По правде говоря, никто и не заметил, что он уехал.

– Я скучаю по Смоки, – признался Уильям. – Но здесь мне больше нравится.

На кухне Марион, придерживая противень плотной шерстяной прихваткой, достала из духовки сырный пирог.

– Чтобы тебе не казалось, что мы с Уильямом люди привычек, расскажу тебе про наш новый эксперимент: мы теперь вегетарианцы! – объявила Марион, с почтительной четкостью выговорив последнее слово.

– Ничего себе! – воскликнула Хелен. – По инициативе Уильяма?

– Да. Он решил, что больше не хочет есть животных. Так что стараемся есть побольше сыра и яиц.

Уильям зашел на кухню и стал копаться в ящике с приборами.

– Мы заведем кур, – сказал он, услышав конец фразы Марион. – Я построю курятник.

– Наверное, придется соорудить неприступную крепость, – заметила Хелен, подумав о спаниелях.

– Именно так.

Они последовали за Марион в сад, и Уильям накрыл стол на троих.

– Это твоя, – сказал он Хелен, указав на свернутую салфетку в серебряном кольце с выгравированной белкой. – Не насовсем. Только пока ты у нас.

– Поняла, – ответила она с улыбкой.

Сырный пирог, накрытый чистой салфеткой, стоял на плетеной подставке рядом с миской салата. Кувшин с компотом из красной смородины, прикрытый от мух сеткой со стеклянными бусинами по краям, сиял на солнце, словно гранат.

Марион обернулась, приложив ладонь к уху.

– Ах, – с облегчением выдохнула она. – Так я и думала.

За птичьими трелями и стрекотом насекомых в высокой траве сада с полевыми цветами Хелен уловила отдаленный рокот мотора.

– Должно быть, это Фрэнсис. Я давно звала его к нам в гости, но он все говорил, что занят. А на прошлой неделе снова напомнила о приглашении и обмолвилась, что ты приедешь, – вдруг передумает, – сказала Марион с торжествующей улыбкой, когда шум мотора стал нарастать и вскоре стих. – Похоже, я оказалась права.

43

Август 1938 года

Можно я с Таппингом пойду к ручью? – спросил Фрэнсис у родителей, едва они подъехали к Брок-коттеджу.

Не успели даже достать чемоданы из багажника.

– Мы с Таппингом пойдем, – поправила его мать. – Послушай, Фрэнсис, может, пока вы на каникулах, обойдемся без этих Таппингов и Кенли? Вы ведь не в школе.

– А, ну ладно. Можно мы с… Уильямом пойдем к ручью? – Он запнулся на имени и рассмеялся. – Как странно звучит!

– Ничего не странно, – ответил Уильям, который так и не привык, что его все время зовут по фамилии.

– И возьмите с собой Боса, – добавил мистер Кенли. – Пусть побегает.

Пес всю дорогу пролежал на пледе на заднем сиденье между мальчишками, почти не шевелясь, и теперь, будто сжатая пружина, только и ждал возможности выплеснуть накопившуюся энергию. Родители остались разгружать машину, а дети побежали через сад к калитке – в поле, поросшее высокой травой и репейником. Босвелл мчался впереди, подпрыгивая, как на волнах. Закат еще не скоро, а вокруг так много интересного!

Уильям был на седьмом небе от счастья. С тех пор как семейство Кенли официально пригласило его в гости, а тетушки дали согласие и отпустили, он с нетерпением и усиливающимся страхом ждал дня отъезда. Не может быть, чтобы все складывалось так хорошо – и без подвоха. Но вот они здесь, и впереди целых две недели.

Фрэнсис шагал чуть быстрее и показывал свои владения с таким же энтузиазмом, с каким Уильям был готов восхищаться всем, что видит. Вот рощица, за ней перелаз, теперь надо перепрыгнуть по камням через ручей, а вот и мостик. Когда они остановились и замолчали, Уильям услышал стрекот насекомых в траве и щебет птиц в кронах деревьев.

– Это горихвостка, – сказал Фрэнсис, выделив в какофонии звуков какой-то высокий звонкий писк.

Уильяму тоже захотелось научиться узнавать птиц по их трелям и различать деревья. В школе такого не рассказывали.

Когда они вернулись в коттедж, мистер и миссис Кенли уже распаковали провизию, разогнали пауков и поставили чемоданы мальчиков в комнату Фрэнсиса, где стояли две одинаковые кровати с покрывалами в сине-белую полоску. Потолок был низкий, доски на полу – неровные, а о коврики с кисточками можно было с легкостью споткнуться, стоило потерять бдительность. В воздухе стояла смесь запахов, создававших уют: дерево, камень, потушенные свечи.

На ужин ели пирог с телятиной и ветчиной, привезенный из дома, с консервированным картофелем в качестве гарнира. Босвелл, отдохнувший после пробежки по полям, устроился под столом прямо у ног Уильяма. Когда тарелки опустели, нужно было свернуть салфетки до следующего приема пищи.

– Это тебе, – сказала миссис Кенли, передавая Уильяму серебряное кольцо с гравировкой. – Ты у нас барсук.

Фрэнсису достался лис, миссис Кенли – ласка, а мистеру Кенли – белка. Миссис Кенли собрала посуду и принялась ее мыть, вскипятив воду на примусе, с таким блаженством, будто