– Стой, сумасшедшая! – Светлана Александровна плюхнулась на диван, откинулась назад и вытянула ноги. – Мы сейчас были похожи на двух идиоток. Увидел бы кто из моих студентов, не поверил, что я на такое способна.

– Ты у меня ещё то огнище. Вот Сергей Павлович тебя сразу приметил.

– Он на нашей кафедре уже лет десять работает.

– И что? Скрывал, и вдруг прорвало. Так бывает. Прозрел!

– Забавная ты, Маша, – смеялась Светлана Александровна. – Вроде совсем уже взрослая, а иногда ведёшь себя как ребёнок! Иди присядь лучше рядом.

* * *

Наутро вставать Маша не спешила: надо отлежаться как следует, впереди новогодняя ночь. Обычно, как пробьют куранты, посидят ещё от силы часок-два и расходятся. В этот раз хотелось отпраздновать по-настоящему, как в студенческие годы, до самого утра, и если сложится, то и с гуляньем по Невскому. Мама, скорее всего, откажется и приглядит за Гулькиным пацаном.

Уже два раза написал Ильяс и загадочно расспрашивал, как дела и что новенького. Только когда позвонила курьерская служба, поняла, что это обещанный сюрприз и Ильяс забавно пытается разузнать – доставили его или ещё нет. Мария вскочила и по привычке босиком побежала на кухню. Мама, нацепив очки, тщательно потрошила селёдку, а отварные овощи остывали в кастрюльке.

– Селёдка под шубой? Доброе утро!

– Доброе! Она самая! – недовольно пробурчала Светлана Александровна.

– Ты что, мам, не в настроении?

Светлана Александровна угрюмо махнула рукой и продолжила ковыряться в скользкой жирной рыбьей тушке.

– Иди давай, умойся и начинай оливье строгать. Думаешь, еды хватит? Студень в кулинарии мы, кстати, отличный купили. Не говори, что покупной, выглядит вполне как домашний. Ещё рис надо отварить для салата с крабовыми палочками… И яйца… Вот мясо неудачное купили.

– Так ты ж его выбирала!

– С виду показалось красивым. Сейчас пригляделась – всё в жилах. Не ту часть взяла. Придётся котлеты вертеть. Из одной говядины не очень получатся. Может, за кусочком свинины сбегаешь? Или ты теперь в знак солидарности с Ильясом свинину ни-ни?

– Мам, так что всё-таки с настроением? Стоишь с кислым лицом, будто трагедия приключилась, меня цепляешь.

– Зря я своего коллегу пригласила. Вот зачем он нам? Чужой человек… Толком его не знаю… Другой бы спросил, чем помочь, может, к столу что купить или спиртное на себя взять.

– Отлично! Вот сразу и определим, что за фрукт этот Сергей Павлович. С пустыми руками придёт – значит, жмот и халявщик.

– И кому от этого легче станет, когда поймём, что он из себя представляет?

– Легче не станет, а выводы сделаем.

В дверь позвонили.

– Кого это нелёгкая несёт?! – вытаращила глаза Светлана Александровна – в очках для близи они и так казались в два раза больше.

– Это ко мне!

Маша помчалась открывать и, увидев на пороге Гулю, обвешанную пакетами, невольно сделала разочарованное лицо.

– Я что, не вовремя? Ребёнка мужу оставила, молоко сцедила, на подмогу приехала. Звонить не стала, думала, обрадуешься.

– Конечно, рада, Гуль! Проходи! Столько не виделись!

Она полезла обнимать подругу.

– Мам, Гуля приехала! – закричала Мария из прихожей.

Светлана Александровна мигом оказалась рядом.

– Руки грязные, обниматься потом будем. Да брось ты свои мешки! Раздевайся поскорей!

Гуля навезла всяких диковинных восточных сладостей, кучу копчёностей, острые соусы и две бутылочки красного вина.

– Ну чем помочь? Сейчас руки вымою – и в бой! У меня пара часов есть, а к вечеру всем караван-сараем припрёмся. Только бы у Эминчика животик не прихватило, а то всем достанется. – Гуля хихикнула и тут же примолкла, заметив, как изменилась в лице Светлана Александровна, в чьи планы совсем не входило слушать детский рёв, – ей бы пережить присутствие Сергея Павловича.

В дверь опять позвонили.

– А это кто? Маш, ты ещё кого-то ждёшь?

Маша, оставив Светлану Александровну без ответа, выскочила из кухни и тут же вернулась с огромным букетом белых роз.

– Мамочки ро́дные! – запричитала Гуля. – Это от кого же такая красота неземная?!

Мария притихла, спряталась за розами и до боли сжала зубы, чтобы не расплакаться от счастья.

Ильяс страшно переживал, когда заказывал белые розы, какие дарил только маме, боялся, что нарвётся на недобросовестную компанию. Ждал с нетерпением звонка Марии и вздохнул с облегчением, когда она прислала несколько фотографий букета. Сто одна белая роза. Они были прекрасны и, судя по едва распустившимся бутонам, простоять обязаны дней пять, не меньше.

В квартире у Ильяса царил невероятный гам: приехали на подмогу жёны братьев отца, мамины двоюродные сёстры, и все с дочерьми и внуками – мужчины и остальные гости ожидались к шести вечера. Расул с Ильясом втащили в столовую дополнительный стол из кухни, из гостиной приволокли диван, который с трудом пролез в дверной проём, насобирали отовсюду стульев и то, на чём можно хоть как-то разместиться.

– Стихийное бедствие! – для порядка ворчала Мадина, твёрдо зная, ради чего всё затеяла.

Получались самые что ни на есть настоящие смотрины, хоть никто, кроме неё, Расула и семьи невесты об этом не догадывался. Одно слово «невеста», даже сказанное про себя, делало Мадину счастливой.

Все подтянулись точно в назначенное время, опаздывать на Кавказе не принято. Последними пришли Ума, Ахмед и их дочь Джамиля. Дядю Ахмеда по его выдающемуся росту Ильяс узнал сразу, Уму, жену Ахмеда, помнил смутно, а вот дочь словно увидел впервые. Она была действительно хороша собой – статная, высокая, с манящей поволокой миндалевидных глаз. Каштановые волосы девушки покрывал светлый шёлковый платок, скорее всего, из уважения к присутствующим, в обычной жизни она вряд ли его носила, о чём свидетельствовала фотокарточка, которую показывала ему мама. Платье по фигуре из дорогой расшитой серебром ткани выделялось, но соответствовало всем нормам приличия. Черты лица тонкие, и она больше напоминала осетинку, чем девушку любой дагестанской национальности. На вид казалась скромной, едва улыбалась уголками губ, но держала себя с гордым достоинством.

Дальновидная Мадина оставила для их семейства три места, как раз напротив сына, чтобы молодые могли беспрепятственно разглядеть друг друга. Ильяс знал, что Джамиля младшая в их семье и очень любимая, судя по тому, как смотрел на неё отец, а мать всё время что-нибудь поправляла: то плечико на её платье, то косыночку.

Ильяс случайно сталкивался с Джамилей взглядами, и у неё мгновенно розовели щёчки. Её смущение мог заметить только он, вела она себя безупречно и специально в глаза ему не заглядывала. «Красивая девушка. Женился бы, не задумываясь. Только не могу. Сердце в другом месте оставил». Он невольно сравнивал Джамилю с Марией, Маша явно проигрывала, но у неё