поэтому я и хотела устроиться именно в Уэстбери-Парк. Я слышала о нем много хорошего, а когда впервые прогулялась по территории, Парк показался мне похожим скорее на университет, чем на больницу.
На лужайках сидели люди: читали или просто грелись на солнышке. Если не присматриваться, можно было бы подумать, что это студенты, – выдавал только возрастной разброс и неопрятный вид некоторых из них. Пациенты без присмотра копались на грядках или пропалывали клумбы. Из открытого окна доносились звуки фортепиано.
– Тебе дать сигарету? – спросил Гил, похлопывая себя по карманам и доставая мятую пачку “Плейерс”. – Только дома нельзя – у Сьюзен астма. Давай посидим в саду.
– Вообще я не курю, но ты не переживай: мой отец курит по три пачки в день, после такого мне уже ничего не страшно.
– Нет уж, если ты не будешь, то и я обойдусь.
Кэт принесла с кухни желе размером с кирпич, в котором вперемежку застыли ягоды клубники и малины.
– А вот и десерт! – объявила она.
– Ух ты! Выглядит аппетитно! – послушно откликнулся Гил.
Хелен всегда казалось, что желе – еда для детей, однако ягоды были вымочены в вишневом бренди, и от десерта исходил ощутимый запах алкоголя. Кэтлин разложила порции по формочкам, украсила взбитыми сливками и сверху вставила тонкую вафлю в форме веера.
– А как ты попала в эту профессию? – спросила Кэт. – Твоя мать говорила, что до этого ты работала учительницей.
– Сначала я действительно преподавала искусство в школе для девочек в Хартфордшире. Потом стала волонтером в психиатрической больнице, занималась с бывшими военными. Там была замечательная женщина, Пэм Хики, она как раз вела арт-терапию.
– О, так я ее знаю! – неожиданно оживленно воскликнул Гил. – Больница в Нэпсбери?
– Да! Пэм и посоветовала мне устроиться в Уэстбери-Парк, потому что здесь придерживаются тех же этических принципов. По ее словам, мне было бы комфортно с вами работать. Следующие три года я продолжала им помогать во время школьных каникул, и арт-терапия понравилась мне больше преподавания.
– Тогда ты наверняка знакома с Ронни Лэйнгом, – сказал Гил.
– Едва ли. У него совершенно другой уровень, я же была всего лишь волонтером. Вряд ли он обратил на меня внимание.
– Еще как обратил! – заверила ее Кэтлин.
– Можно сказать, я его поклонник, – объяснил Гил. – У него очень любопытные тезисы. Есть у него одна книжка, “Расколотое «Я»”, советую почитать. Довольно занимательно.
– Я читала, – ответила Хелен.
Гил посмотрел на нее так, будто она обыграла его на собственном поле.
– Что думаешь?
– По-моему, сложновато, – призналась она. – Причем и по языку, и по смыслу. Но тем не менее очень интересно.
– А я даже предисловия не осилила, – весело отозвалась Кэтлин.
– У него хватает оппонентов, – примирительно заметил Гил. – Лайонел Франт, например. Но я склонен согласиться с Хелен, мне тоже понравилось.
– Буду рада, если ты посоветуешь еще что-нибудь из хороших книг, – сказала Хелен, довольная разговором на близкую им обоим тему. С его стороны, признать в ней равную по интеллекту было самым надежным способом сделать ее своей союзницей.
– У меня в кабинете их много, поройся на полках и выбирай любую.
Они продолжили обсуждать общих знакомых, с которыми когда-то довелось поработать, как вдруг раздался скрип двери и на пороге появился Колин. Потирая глаза костяшками пальцев, мальчик сообщил, что ему приснился страшный сон.
– Ложись в постель, я скоро приду, – пообещала Кэт, а Хелен расценила это как сигнал к тому, что ей пора прощаться.
Вечер выдался отличный, к тому же было интересно понаблюдать за Гилом в кругу семьи, в уютной атмосфере загородной жизни с ее дорогим фарфором, мягкой мебелью и аляповатыми безделушками, и обнаружить, что не такой уж он и строгий. И все же Хелен показалось, что всю эту обстановку организовала Кэтлин, а Гил здесь совсем ни при чем – слишком он из нее выбивался.
Вряд ли ее снова пригласят. О том, чтобы звать кого-то в свою комнату у миссис Гордон, – завтрак, обед и ужин входят в стоимость аренды; никаких гостей после десяти вечера – и думать было нечего. При этом неизвестно, как поддерживать отношения без взаимности. Теперь, когда семейная обязанность выполнена, а любопытство удовлетворено, про Кэтлин можно забыть.
На следующий день, в субботу, Хелен написала открытку, в которой лаконично поблагодарила хозяев за вкусный ужин (не упомянув несъедобную говядину), интересную беседу и знакомство с замечательными детками. Правильнее всего было бы отправить ее по почте, чтобы пришла в понедельник, но вместо этого Хелен положила открытку в сумку, решив собственноручно отдать Гилу, убеждая себя, что марка тоже стоит денег.
Идти на ухищрения, пускай и неосознанные, Хелен не пришлось, поскольку к ее приходу Гил уже ждал ее в художественной мастерской. Он сидел, закинув ногу на ногу, в плетеном кресле, составлявшем часть заготовленного натюрморта. При ее появлении Гил вставать не стал.
– Привет, – поздоровалась она и протянула ему открытку. – Спасибо, что пригласили меня в гости в пятницу. Я чудесно провела время.
Гил фыркнул:
– Скучно было?
– Вовсе нет!
– Я не ожидал увидеть тебя, думал, будет кто-то из оравы неприятных родственников Кэт.
– В каком-то смысле ты не ошибся.
Он улыбнулся, взял из вазы с фруктами яблоко, собираясь его надкусить, и удивился, обнаружив, что оно восковое.
– Если бы я знал, что придешь ты, приложил бы больше усилий.
Ее щеки вспыхнули – комплимент, кажется, переходил все границы дозволенного. Чтобы скрыть смущение, Хелен повесила пиджак на деревянную вешалку, накинув вместо него свой привычный испачканный красками халат. Гил оставался спокоен и уходить не спешил.
– Что ты имеешь в виду? – спросила она, не без удовольствия отметив пренебрежение канонами буржуазной чопорности.
– Не знаю, например, пригласил бы для тебя более интересную компанию.
Хелен чувствовала, что он наблюдает за тем, как она застегивает пуговицы на халате и кладет в нагрудный карман ножницы с тупыми концами, ластик и любимый угольный карандаш – если не держать все эти вещи при себе, они в любой момент могут испариться. За те пару недель, что она отработала в Уэстбери-Парке, Хелен научилась при отсутствии прочих улик определять статус человека по содержанию его нагрудного кармана. У врачей – авторучка, у медсестер – градусник, а у пациентов – зубная щетка.
– Нет, правда, мне очень понравилось у вас, – заверила его Хелен, закончив подготовку к рабочему дню. – Так бы коротала вечер одна, а компанию мне бы составил разве что пудель миссис Гордон.
– “Пудель миссис Гордон” – как будто название песни Ноэла Кауарда! Ну-с, пора и мне приступать к работе, – сказал Гил, поднимаясь