Однажды вечером Джин вернулась домой выжатая как лимон. Только она вышла из душа, как зазвонил домашний телефон.

Мама взяла трубку:

– Алло. Да, жена господина О Ханяна – это я, но…

Услышав имя отца, Джин навострила уши. Звонок не сулил ничего хорошего.

– Что мне остается, надо – значит надо. Я смогу выехать завтра.

Завершив звонок, мама все рассказала, не дожидаясь вопросов Джин.

– Говорят, у него случился инсульт. И, похоже, деменция развивается. Он доставал сиделку в больнице, так что его отправили домой, и он там один, – коротко объяснила она и начала собирать вещи.

– А почему они тебе звонят? И почему ты собираешь вещи?

– Почему-почему… Если мужу плохо, жена должна о нем позаботиться. Я завтра поеду к нему в деревню, – сказала она, всем видом показывая, что дочь задает глупые вопросы.

Джин ничего не понимала. Родители уже лет двадцать как не общались.

Пожалуй, следует рассказать об отце Джин подробнее. Родители назвали его Ханрян[3], но в документах по ошибке его имя записали как Ханян. Однако отец Джин оставался верен своему первоначальному имени – всю жизнь ходил по бабам. Он был сыном главы местной администрации, поэтому молодость его проходила беззаботно и бурно, а став старым холостяком, он женился на матери Джин, молодой и наивной. Папаша был живой иллюстрацией к поговорке «Горбатого могила исправит»: даже после женитьбы продолжал разгульный образ жизни. Он промотал свое состояние, пристрастился к алкоголю, стал агрессивным. С таким мужем и отцом было хуже, чем вообще без него.

Когда Джин пошла в школу, умер дедушка. Перед тем как навсегда закрыть глаза, он вручил невестке документы на владение несколькими рисовыми полями, которые скрыл от сына. Сынок его тем временем где-то пропадал – скорее всего, пил. «Прости, моя хорошая», – таковы были последние слова деда. После похорон мама забрала Джин и покинула деревню, в которой родилась и выросла. Отец Джин не выходил на контакт с женой, мать тоже его не искала. С тех пор прошло больше двадцати лет.

Надеюсь, теперь вам понятно, почему для Джин это звучало совершенно нелепо: с чего бы матери ехать ухаживать за отцом? Разведены они не были, но Джин все равно не могла понять, почему мама решила взвалить на себя уход за тяжело больным человеком, если он и мужем-то нормальным ей никогда не был.

Джин со слезами умоляла ее не уезжать, но мать не слушала и упрямо продолжала собирать вещи. Она казалась почти счастливой, как будто собиралась в путешествие.

– А с рестораном что делать? – спросила Джин.

– Даже если откроемся, посетителей не будет. Просто закрой его. Потом что-нибудь придумаем.

Похоже, она уже забыла обо всех бедах, которые обрушились на них всего несколько дней назад. Пожав плечами: «Подумаешь, ерунда какая», – она уехала. Даже наставлений, какие матери обычно дают детям перед отъездом: будь умницей, кушай хорошо, запирайся на ночь, – Джин от нее не услышала.

Кёнхи хорошо все продумала – закон оказался на ее стороне. Хватаясь за соломинку, Джин сходила к адвокату, но на консультации хвататься пришлось за кошелек. Простившись с адвокатом, она поплелась к ресторану. Он стоял закрытым всего несколько дней, но выглядел таким заброшенным, что ей стало не по себе. Джин казалось, что она очутилась в подвале, куда давно не ступала нога человека. Не включая свет, Джин пошарила по стойке кассира. Под кассой лежало несколько старых желтых листов A4. Еще она нашла маркер. Написав на листочке: «Сдаем в аренду. Срочно» и номер телефона, она прикрепила записку к стеклу входной двери. Стерев слезы, навернувшиеся на глаза, Джин отошла от двери, и тут же звякнул дверной колокольчик.

– Мы сегодня закрыты. – Повернувшись, Джин увидела женщину.

– Это место продается? – Голос миниатюрной женщины с черными волосами средней длины был приятным, но звучал властно.

– Все верно. Хотите посмотреть? Неплохое место, продадим дешевле рыночной стоимости. Если сразу подпишете контракт, сделаем еще и дополнительную скидку, – сама от себя не ожидая, засуетилась Джин.

Удача, что ли, улыбнулась? К глазам Джин опять подступили слезы.

– Мне тут нравится! – улыбнулась женщина, приподняв уголки ярко-красных губ.

У нее была обворожительная улыбка, которая одинаково хорошо воздействовала и на мужчин, и на женщин. Джин воодушевилась и стала рассказывать про депозит, про аренду, про коммунальные платежи. Гостья же, казалось, не обращала внимания на ее слова, только внимательно осматривала помещение.

– За аренду, правда, нужно еще платить дополнительный взнос…

Женщина не отвечала.

Джин посмотрела на нее и добавила:

– Но мы можем сделать скидку и на него.

Женщина опять улыбнулась и продолжила осмотр.

– Мне нравится, что ресторан расположен на перекрестке и что здесь мало солнца.

Что за странные причины? Джин удивилась, но она была не в том положении, чтобы это показывать.

– Если вам все нравится, не желаете ли оформить контракт? Как я сказала, если сделаете это прямо сейчас, будет дополнительная скидка.

Не отвечая, женщина пристально смотрела на Джин. Повисла неловкая пауза. Радужки у незнакомки были полностью черными, хотя у большинства темноглазых людей радужки, скорее, коричневые, а не черные. Взгляд был таким пронзительным, что Джин не могла пошевелиться, будто связанная невидимыми путами. Через несколько секунд, а может, и минут – время вдруг потекло как-то странно и не поддавалось привычному счету, – гостья наконец заговорила.

– У меня нет денег, – невозмутимо сказала она.

На этот раз Джин ответила ей пристальным взглядом. Она почувствовала нарастающее раздражение.

«Выглядит вроде прилично… Разыгрывает меня? Или сбежала из сумасшедшего дома?» – гадала Джин, внимательно рассматривая собеседницу.

Строго говоря, образцовой красавицей, как те, что выступают на конкурсах красоты, женщина не была. Однако обладала каким-то неуловимым шармом. Кожа у нее была не слишком светлой, глаза – не слишком большими, но из-за того, что были глубоко посажены и имели миндалевидную форму, маленькими тоже не казались. Довольно-таки крупные нос и рот; худощавая, невысокого роста. Удивительным было то, что все эти черты как-то особенно гармонировали друг с другом. С такой внешностью она могла сойти за местную жительницу в любой стране на любом континенте. Так как у женщины были темные волосы и темные глаза, а говорила она по-корейски, Джин посчитала ее кореянкой. Человек, которого везде примут за своего, но который при этом нигде не будет своим до конца. Возраст тоже не поддавался оценке. Если судить по волосам, доходившим до плеч, и черным джинсам, ей можно было дать где-то