прохожих и болтовни соседских бабушек, которых она каждый вечер встречала у подъезда. Они всегда спрашивали, как она поживает. Просто, потому что нужно было спросить. Она говорила им, что все хорошо просто, потому что нужно было ответить. И от этой фальши ей тоже хотелось скорее спрятаться за своими стенами. Любила этот контроль и размеренный ход своей жизни, когда ты знаешь что и где лежит и чем ты займешься завтра вечером. Быть хозяйкой положения. Что может быть лучше?.. Но иногда по ночам, лежа без сна в своей постели, она думала, что все это… не честно. Это как дышать полувздохами, как пить воду, представляя, что это вино. Может просто оттого, что это была ночь, ведь как говориться, она честнее дня и ночью совсем другие мысли. У нее хорошая работа, маленькое, но своё жильё, друзья, с которыми она может быть сама собой. И вроде бы все правильно, все так, как должно быть в жизни взрослого человека. Но она все равно порой чувствовала себя обманутой. Она всегда горела зеленым индикатором, извещая, что все системы в норме и стабильны. А ей хотелось гореть красным, желтым, фиолетовым и другими цветами, которые нельзя даже вообразить. Хотелось засыпать и не знать наизусть завтрашний свой день. Съесть на завтрак огромный вредный бутерброд, а не овсянку. Уставать не только от работы и проводить время по вечерам не только в компании своих книжек, которые всё учили её жить.
Упёршись взглядом в стенку напротив, где на стене висели большие часы в виде кошки, огромные глаза которой бегали вправо-влево в такт секундам, она не заметила, как начала дремать. Обычный недосып взял свое.
***
…Тебе около тридцати, ты очень высокий и крупный. Полная противоположность того мальчика, которого я видела в первый раз. Ты не полный, просто очень крепкий, ощущение, что твое тело как будто высечено из камня. Ты сидишь в автобусе, там полно народу. Ты в окружении ребят, я знаю, что это твои друзья, и вы едете играть в баскетбол в другой город, что-то вроде соревнований. Я сижу напротив вас, слушаю ваши разговоры, смех. Все очень увлечены беседой. Все, кроме тебя. У тебя в руках тетрадь, такая большая, как альбом для рисования, только эта переплетена пружинкой. И ты что-то пишешь там. Я встаю и обхожу тебя со спины, кладу руку на плечо и заглядываю в тетрадь, интересно же что ты там пишешь с таким серьезным выражением лица. Тетрадь в полоску, обычная учебная, почти вся исписана строчками рэпа, с зачеркнутыми словами, видимо, когда искал рифму. И рисунками. Ты пишешь слово, тут же ведешь от него линию вверх и в бок и получается, что это слово красуется на боку нарисованной машины, или вот слово, на первой букве которого ты рисуешь собачью мордашку, а на последней хвост и получается, что тело пса состоит из букв. Почерк очень ровный и красивый, как будто механический. В стихах встречались названия групп и имена рэперов, но они мне не знакомы, на самом деле, думаю, таких и не существует.
– Ты слушаешь рэп? – задаю я тебе вопрос. Я все так же стою позади тебя, держа руку на твоем плече и заглядывая в твое лицо. Но ты продолжаешь все так же увлеченно писать что-то в тетради. Ты не повернул головы на звук голоса, не ответил и я поняла, что ты и вовсе не услышал моего вопроса и не чувствуешь моей руки на своем плече. Меня там нет. Я тебя вижу, а ты меня нет. И я стою и не знаю, что мне делать. Мне до боли обидно. Почему? Ведь вот ты и вот я. Пальцами я чувствую материю твоей куртки, я слышу твое дыхание даже сквозь шум, создаваемый твоими друзьями, я чувствую запах, от которого ведёт голову, тот самый. Твой….
Но я не пытаюсь сказать тебе еще что-то, вдруг понимаю, что ты действительно меня не видишь. Я не ухожу. Стою. Просто стою и держу руку на твоем плече. «Я буду так стоять вечность» – почему-то думается мне. Я поднимаю руку к глазам, чтобы вытереть слезы, которые обжигают глаза и…
Почесав щеку, которую что-то щекотало, она проснулась. Перед глазами вставшая пелена спросонья испугала ее. Но когда она поняла, что это всего лишь волосы упали на лицо, от того, что, уснув, голова опустилась на грудь, ей стало смешно и немного стыдно. Привычным движением руки, убрав волосы назад, она зевнула и, сцепив пальцы в замок потянула их вверх, почувствовав, как приятно они хрустнули. Она чувствовала себя намного лучше, по сравнению с тем, в каком состоянии она перешагнула порог дома. Сколько она проспала? Подняв глаза и посмотрев на белое брюшко кошки, где был расположен циферблат, увидела, что до восьми вечера осталось около десяти минут. Значит, проспала почти шесть часов. Ничего себе! И снова он. Хотя может кто-то просто похожий? «Не будь дурой, пожалуйста! Уж самой-то себе признайся!» – крикнул ей внутренний голосок. Иногда и смотреть в лицо не нужно, чтобы почувствовать человека. Так вот она чувствовала, что это не просто был похожий человек. Всё ее нутро твердило, что она только что действительно видела его вновь, а уж по-особенному стучащее сердце даже дало на это гарантию. Она встала с кресла и вышла в прихожую, стягивая с себя измятое пальто. «Слава богу, он жив…» – пронеслось у нее в голове и, тут же она себя одернула. «Что за бред? Это ведь всего лишь сны. Они лишены всяческого смысла и правды. Просто таким образом я видимо стараюсь мириться со своим одиночеством. Это вполне логично». Как и всё в ее жизни.
Муж бросил ее после восьми лет непрерывной борьбы с ее бесплодием. И когда очередной светила науки, наверное, сотый по счету, развел руками и, посоветовал смириться или обратиться в дом малютки, всё кончилось. Жирная точка была поставлена в конце предложения. Они прожили еще около месяца, почти не общаясь друг с другом. Вернувшись однажды с работы, она все поняла, еще только поворачивая ключ в замочной скважине и еще не видя пустой половины шкафа-купе, который они честно поделили с первого дня совместной жизни. Правая сторона – её вещи и коробки, левая – его. Видимо уходил в спешке. Дверь шкафа была не задвинута, хотя потом до нее дошло, что не в этом было дело. Просто он хотел, чтобы пустота сразу бросилась ей в глаза. Никаких полумер, всё серьезно. У них было не принято убегать из дома с вещами из-за ссор. Тогда, почти полтора года назад, при виде голых плечиков для его рубашек и пиджаков она не заплакала. Его уход она предвидела. Ведь это тоже было логично. Иногда в человеке что-то просто ломалось. Кто-то может с этим смириться и жить, а для кого-то легче было уйти. И слез не было, потому что она не винила его и, просидев четыре часа в тот вечер на краю незаправленной кровати, она просто тихо пела себе под нос какую-то дурацкую песню. Начав находить в тот момент утешение в пирожных и булочках, она за месяц набрала почти двенадцать килограмм. Просто заедала свое плохое настроение. Стала похожа на грушу тоненькую сверху и раздувшуюся в области живота и бедер. И это тоже было логично.
Она очнулась от своих мыслей у кухонного окна. Снова здесь. Уже было достаточно темно, и дом напротив теперь выглядел совсем иначе. В нем горело как минимум по три окна на каждом этаже. Наступило время прихода большинства людей с работы и время ужина. Она даже представила одну такую семью, собравшуюся за квадратным столом на маленькой кухоньке. Вот глава семейства, с усталым видом протирающий очки носовым платком, в ожидании своей тарелки с как всегда
