Она откроется Евгению. Расскажет, что любит. Любит сильно, безумно, до такой степени, что чувства льются из нее и обжигают кожу. До такой степени, что горит все внутри. Она же собиралась ему открыться? И письмо уже написала. Сегодня же его и отправит. Пусть она и не достойна ничего, кроме презрения и осуждения, но ее разорвет на части этой любовью. Татьяна не могла больше носить ее в себе. Она хотела поделиться с ним, и будь что будет.

«Еще причитаний этих клуш мне не хватало! Только чтобы не терпеть ничего подобного, следовало бросить девчонку на произвол судьбы, – ворчал про себя Онегин. – Эти ахи и вздохи, приправленные горючими слезами и обмороками, выводят из себя. Аж челюсть сводит. Эта Татьяна просто магнит для неприятностей. Нормальные девицы не отходят от мамкиных и нянькиных юбок, а эта вечно шастает где вздумается. Она заслуживает взбучки. Хорошей такой трепки! Вряд ли ее мать практикует наказание хворостиной, а между тем девчонке не помешало бы».

Евгений хмыкнул и помотал головой, желая избавиться от назойливых мыслей. О какой хворостине он говорит, если сам растаял от жалости, едва увидел несчастные, перепуганные глаза Татьяны. Хорошо еще, быстро опомнилась и не пришлось тащить ее на руках к родственникам. Она чуть не лишилась чести и, скорее всего, жизни, а беспокоилась о платье! Какая глупость!

Да уж, девушек не учат, как вести себя, если бандиты покушаются на их честь. В книжках подобные сцены описывают доблестно и красиво, а на деле случается грязно, похабно и мерзко. Еще и воняет. Потому что в приличных местах подобные инциденты крайне редки, а происходят в подворотнях, в закутках, на задворках, где обязательно отыщется какая-нибудь помойка. Евгению казалось, что запах гнилья и тухлятины до сих пор не выветрился с его одежды.

Между тем он с удивлением обнаружил, что жалеет Татьяну. Бедная деревенская дурочка решила, будто может везде гулять, как в своей деревне, и угодила в лапы уродов. Она небось и мужчин-то в своей жизни видела столько, что на пальцах рук пересчитать можно. Собственные крепостные и глаз на нее не поднимают, а тут такое. То-то не понимала, что творит и что происходит. Переживала за какое-то платье, когда едва не лишилась будущего. Вряд ли бродяги оставили бы ее живой после того, что собирались сделать. Все же вовремя он подоспел. Хотя, положа руку на сердце, предпочел бы ни с чем подобным не сталкиваться. Онегин ненавидел такие ситуации. К счастью, он нечасто в них угождал.

Перед мысленным взором всплыли безумные, восторженные и затуманенные чувствами глаза Татьяны. Чего доброго, девчонка в него влюбится. И так смотрела, как собака, которая выпрашивает ласки. О нет! Только не это! Евгений и поцеловал-то ее, чтобы она отвлеклась, очнулась, вернулась в действительность.

«Это все Ленский со своим балаганом. Бумаги и перьев ему в деревне не хватало!» – недовольно фыркнул про себя Онегин и закатил глаза.

Евгений злился. Вот как он умудрился в это все влезть? Зачем ему это нужно? Пора собираться и уезжать в Петербург.

Глава 14

На следующее утро Ленский как ни в чем не бывало появился у Онегина во дворе. Поздоровавшись со слугами и дворовыми, почти по-хозяйски прошел в дом и с лучезарной улыбкой занял место на своем излюбленном турецком диване. И хотя Евгений к тому времени уже не сердился, но его непринужденность обезоруживала. Онегин покачал головой. Как Владимир мил и беспечен! Непосредственен, словно дитя.

– Ларины сходят с ума, изыскивая способ тебя отблагодарить.

– Я подскажу им способ. Давайте сделаем вид, будто ничего не произошло, и я буду им очень благодарен. Меня воротит от подобной суеты.

– Онегин, ты же герой! Ты достоин славы и почестей!

– О, только не начинай! – Евгений состроил презрительную физиономию. – Кричали женщины: «Ура!» и в воздух чепчики бросали[7], – процитировал он. – Если они будут настаивать, а ты им потакать, я немедленно уеду в Санкт-Петербург.

– Героя украшает скромность.

– Это юную барышню украшает скромность, а еще осторожность. Пусть лучше Татьяна ведет себя разумней, а ее мать тщательнее следит за выходками дочери. Выйдет отличная мне благодарность. А ты приглядывай за невестой! – проворчал Евгений, чем вызвал смех Владимира. Пусть Ленский изрядно испытывал его терпение, но у Евгения не получалось на него сердиться. – Между прочим, это ты виноват. Именно ты затеял эту никчемную поездку в балаган. Там и смотреть было нечего. Я сразу так и говорил. Сидел бы со своей невестой на качели и не мешал мне спокойно жить!

– Ты уверен? Я виноват?

– Конечно! А кто же?

– Значит, я виноват и в том, что ты спас Татьяну. Если бы я не затащил тебя в балаган, не водил бы по всей ярмарке и не показывал слонов, хрустальные бусины и прочее, ты не вышел бы из себя, не решил бы уезжать, не свернул бы в тот проулок и не спас Татьяну?

Онегин прищурился, прикидывая, куда друг клонит.

– Значит, я тоже спасал Татьяну. Немного. Я тоже в этом участвовал.

– Ленский, ты изрядный засранец! Ты втянул меня в черт знает что! – злился Онегин, но в его глазах блестел смех.

– Значит, я тоже немного герой, – продолжил свои рассуждения Владимир. – Ольга должна отблагодарить героя страстным поцелуем, ведь я спас ее сестру.

Онегин засмеялся, дивясь тому, насколько легко ему в компании Ленского.

– Поедем на прогулку?

– Там дождь с утра и ливень точно станет сильнее. Я уже по твоей милости вчера вымок и перемазался в грязи.

Кряхтя и шаркая ногами, в комнату вошел Лукьян.

– Почта для молодого барина, – оповестил он, подавая на серебряном подносе небольшую стопку писем.

Некоторое время Евгений лениво и между делом рассматривал конверты. Одно послание было из регистрационной палаты об оформлении перехода в его владение поместья, другое из банка, еще пара весточек пришла от петербургских друзей. С каждой неделей, проведенной им в деревне, бывшие друзья забывали его все основательнее. Если в первую неделю он получил больше десятка писем от знакомых и друзей из столицы, то сейчас приветы прибывали даже не каждую неделю. Вот сегодня, например, доставили письмо от Антона Антоновича Дельвига.

– Мой организм отапливается любовью и счастьем. Его тепла нам хватит на двоих. Я щедро поделюсь с тобой! – продолжал разглагольствовать Ленский.

Евгений пробежал взглядом по строчкам и