Глава 14

Просмотр этим вечером балета «Лебединое озеро» вызвал в Матильде ещё больше эмоций, чем «Ромео и Джульетта». Ведь с этим спектаклем у неё было связано столько воспоминаний, что она никак не могла успокоиться, и всю дорогу домой, сидя в такси, делилась ими с сыном. Она хорошо помнила премьеру этого балета, которая состоялась в Мариинском театре уже после смерти великого композитора. Помнила, как балетмейстер Лев Иванов решил отдать дань безвременно ушедшему Петру Ильичу Чайковскому, обдумывая, что бы такое поставить, чего ещё не было. И наконец придумал! Он взял его ранний одноактный балет из жизни лебедей, провалившийся много лет назад при постановке в московском Большом театре. Главный дирижер театра Дриго добавил к нему немного музыки из других произведений композитора. Модест Ильич Чайковский, брат знаменитого композитора, написал новое либретто в четыре акта. И получился самый известный балет Петра Ильича Чайковского, которого он, по сути дела, и не писал.

Матильда хорошо помнила, как сначала Петипа отказывался принимать участие в этой авантюре, но, увидев наработки Иванова с танцовщицами, изображающими птиц с гордо выгнутыми шеями и руками, точно имитирующими взмах крыльев, был поражён, увлёкся и в итоге создал главное творение своей жизни. А сама Матильда? Она тоже не верила в успех этой постановки. Иначе неужели она не заполучила бы себе главную партию?!

– Новый балет Петипа ставил на Пьерину Леньяни, – говорила княгиня сыну, сидящему рядом с ней на заднем сиденье в такси. – Он хотя и был тогда уже стар, но безумно влюбился в итальянку!

– Пьерина Леньяни – это та, которая первой прокрутила тридцать два фуэте?

– Именно она, – улыбнулась своим воспоминаниям Матильда. – Да, мой дорогой, она была первой, исполнившей тридцать два фуэте, но недолго оставалась единственной. Я взяла уроки у Чекетти и не успокоилась, пока не научилась.

– Ты всегда добивалась своего, мама, – откликнулся Володя.

– О, сколько других танцовщиц пыталось тогда исполнить аналогичный трюк, – рассмеялась Матильда, вспомнив старания своих «подруг» на занятиях в репетиционном зале. – Больше чем пять-шесть поворотов ни у кого не выходило. А у меня получилось!

Самодовольная улыбка осветила лицо Матильды. Она очень хорошо помнила тот вечер, когда впервые исполнила тридцать два фуэте на сцене.

– Зал бесновался! Все встали, устроив мне овацию. Зрители кричали: «Браво!» Они гордились тем, что не только итальянка, но и русская балерина тоже может такое проделать. Был полный триумф! И ты знаешь, что я сделала?

– Я уверен, мама, что ты решилась и повторила на бис, – тут же ответил Владимир. Он уже сотни раз слышал этот рассказ от матери, но, зная, как ей приятно вспоминать о своих победах, всегда поддерживал разговор на эту тему.

– Да, мой мальчик. Такое никогда не делала даже Пьерина. Когда я встала в позицию и кивнула дирижеру, он недоумённо уставился на меня, а я ему рукой показала: мол, давай повтор! Он опять не понял. И только когда я без музыки уже прокрутила два фуэте, музыканты опомнились и поддержали меня. Зал ревел от восторга, – гордо сказала княгиня. – С того дня царство итальянок на нашей сцене закончилось!

– Леньяни уехала в Италию?

– Нет, – рассмеялась Матильда. – Не сразу. Но дирекция с тех пор уже перестала приглашать иностранок. Леньяни была последней.

Когда приехали домой, княгиня прошла к себе. Лиза помогла хозяйке переодеться и, пока та мылась в ванной комнате, расстелила постель и сходила вниз на кухню за молоком, которое Матильда неизменно выпивала перед сном. Когда горничная вернулась в спальню, княгиня уже устроилась на высоких подушках в кровати.

– Можешь быть свободна, – проговорила она, протянув руку за стаканом.

Лиза послушно выполнила просьбу и, покинув комнату, плотно закрыла за собой дверь. Оставшись одна, Матильда с удовольствием стала медленно пить тёплое молоко, предаваясь приятным воспоминаниям, которые навеял ей сегодняшний вечер в театре. Потом приняла половинку таблетки снотворного и, погасив бра, минут через десять уснула.

* * *

Шиманова нажала на ручку двери. Она сразу открылась, и девушка вошла в комнату. Лена с Тиной сидели на одной кровати с заспанными глазами и напоминали двух перепуганных воробушков.

– Что-то случилось? – тихо спросила Волкова после того, как Виктория плотно закрыла за собой дверь.

– Случилось, – так же тихо ответила Шиманова. – Даже не знаю, с чего начать…

– Начни уж с чего-нибудь! – нетерпеливо прошептала Тина.

– Сначала вы поклянётесь, что наш разговор останется только между нами.

– Честное комсомольское! – сказала совсем заинтригованная происходящим Тина.

– Я тоже клянусь. Честное комсомольское! – повторила вслед за ней Савельева.

Обе девушки завороженно глядели на Шиманову, гадая, о чём пойдёт речь.

– Я полагаюсь на вас, – кивнула Вика и, решив начать с главного, неожиданно выпалила такое, что повергло подруг в шоковое состояние. – Завтра Елену отправляют в Москву!

– За что? – вскочила с кровати Савельева.

– Почему? – вторила ей Тина, подскочив к Шимановой с таким выражением, будто та сама приняла это решение.

– Давайте говорить тише, – строгим голосом предупредила Вика. – Всё очень серьезно. Садитесь.

Девушки послушно опять сели на кровать. Вика устроилась на стуле.

– Сегодня после спектакля я разговорилась с одним из тех, кто нас тут охраняет, – начала Шиманова. – Вы понимаете, о какой охране идёт речь?

Девушки кивнули.

– Так вот. Перед тем как лечь спать, я вспомнила, что забыла солнечные очки на стойке рецепции, когда забирала ключи от номера. Я спустилась вниз, а там подошёл ко мне этот дежурный, узнать, что я тут делаю. В общем, слово за слово, разговорились. Видно, ему скучно там всю ночь одному сидеть, двери караулить, – врала, не моргнув глазом, Вика. Не могла же она сказать правду, от кого действительно получила все эти ценные сведения. – Так вот. От него я узнала, что весь разговор между Леной и Измайловым, который произошёл вчера в гостинице, записан на кассету.

– Каким образом? – испугалась Савельева. – Там никого рядом не было!

– Этого я уже не знаю, как и не знаю того, о чём ты там со своим графом говорила. Только знаю, что ваш разговор признан антисоветским.

– Господи! – глухо отозвалась Тина.

– Господь тут не поможет, – строго сказала Вика. – Завтра Елену отправляют в Москву, а там, как сказал мне служака, с ней будут разбираться.

Леночка тихо охнула, и слёзы покатились из её глаз. Тина сидела не шевелясь.

– Он прямо так и сказал? – спросила Тина.

– Да. А ещё он сказал, что жизнь девушки будет сильно искалечена. Как ты думаешь, что он имел в виду?

– Не знаю, – испуганно прошептала Тина.