аптеках вы купите химию, которая сведет вас в могилу. Камасутрин – это абсолютно натуральный продукт, чистый дар Гималаев. Рецепт случайно обнаружили в старинном манускрипте тибетские монахи. В Средние века это снадобье продавали на вес золота совокупно со списками знаменитой «Камасутры». Согласитесь, чтобы перепробовать все позы и способы, собранные в этом удивительном трактате, нужна нечеловеческая стойкость. И этот, извините за выражение, «тандем» пользовался большим спросом, особенно у сластолюбивых раджей. Потом секрет камасутрина был надолго утерян, а когда его вновь открыли, Индия едва сбросила с себя оковы английского владычества. И Джавахарлал Неру решил поставить дивный дар Гималаев на службу родине, поднимающейся с колониальных колен. Был налажен выпуск альбомов «Камасутры» с красочными миниатюрами, а к ним прилагались сандаловые ларчики с таблетками, которые и стали называть камасутрином. Комплект дарили высоким зарубежным гостям, продавали богачам и туристам. Брежнев попробовал чудо-пилюли во время официального визита в Индию и просто замучил потом переводчицу с поварихой. Человек он был широкий и, вернувшись в СССР, дал испробовать снадобье всем желающим членам Политбюро. Соратники пришли в такой восторг, что на радостях приняли косыгинский план модернизации экономики. Увы, вскоре одного из сподвижников уже хоронили с музыкой у Кремлевской стены: подорванное коллективизацией и индустриализацией сердце не вынесло трех таблеток разом. Стало ясно, принимать камасутрин надо осторожно, с учетом возраста и под наблюдением врачей, – вследствие чего реформы Косыгина потихоньку свернули. Тогда же поручили Внешторгу закупить препарат для Четвертого Главного управления Минздрава, но, конечно, без возбудительных альбомов, так как все-таки порнография в Советском Союзе преследовалась. Хранили камасутрин на центральном аптечном складе в специальном сейфе и отпускали только по рецепту лечащего врача с печатью Управления делами. Согласно закрытому постановлению Политбюро пользоваться даром Гималаев имели право члены и кандидаты в члены ЦК, депутаты Верховного Совета, министры, академики, военачальники, выдающиеся деятели культуры, космонавты и полярники. Помогали, конечно, как всегда, братским партиям. Часть пилюль передали в ГРУ для разведывательных целей. Помните грандиозный скандал с канцлером Вилли Брандтом?
– Еще бы! – подтвердил Жарынин.
– Не помню… – сознался Кокотов.
– Ну как же! Личный секретарь канцлера, наш агент, подсадил Вилли на камасутрин и вербанул. А потом началась «катастройка». В девяносто первом все рухнуло. Четвертое управление Ельцин сначала впопыхах разогнал, а когда, захворав от пьянства, спохватился и восстановил, камасутрина в спецсейфе не оказалось, как, впрочем, и много чего другого…
– Значит, камасутрина больше нет? – огорчился автор «Сумерек экстаза».
– Почему же – нет! Ничто не исчезает бесследно. Ящику я достал. Посмотрите, как расцвела Злата! Могу и вам поспособствовать.
– Не нуждаюсь! – гордо отказался игровод. – Вот Андрею Львовичу не помешает.
– Мне тем более не нужно, – отверг гнусный намек писодей.
Некоторое время ели без слов, и было слышно, как Болтянский щелкает челюстями.
– А как идет ваш сценарий? – не умея долго молчать, спросил Ян Казимирович.
– Прекрасно! – ответил Жарынин.
– Знаете, мои молодые друзья, что я, старый шелкопер, вам посоветую: не злободневничайте! Это так быстро и так безнадежно забывается. Кто, кто сейчас помнит мой знаменитый фельетон «Ода туалетной бумаге»? А ведь из-за него с треском сняли министра целлюлозно-бумажной промышленности! Кто, кто вспоминает мои «Афинские пробы» – про то, как под видом кинопроб, теперь сказали бы кастинга, устраивались групповые оргии с молодыми актрисами! А ведь за это исключили из партии директора Свердловской киностудии…
– Я помню! – воскликнул режиссер. – Мы во ВГИКе читали и так смеялись!
– Ну разве что вы, Дмитрий Антонович! Нет, Илюша Ильф всегда меня учил: «Болтик, фельетонами выстлан путь к забвению, решайся на большие формы!» Но я так и не решился. Хотя сам-то он с Женькой Петровым любил вставить кому-нибудь злободневный фитиль. Ну, к примеру, знаете ли вы, что знаменитый эпизод из «Золотого теленка», когда антилоповцы чуть не бросили Остапа Бендера на растерзание разъяренным удоевцам, навеян вполне реальными событиями? Помните, как великий комбинатор мчался за «Антилопой Гну» и кричал: «Всех дезавуирую!»? Так вот, подобный случай произошел с Троцким во время Гражданской войны, под Свияжском. Лев Давыдович, как обычно, увлекся любимым делом – децимацией, казнил каждого десятого красноармейца за самовольное отступление с позиций, а командир его личного бронепоезда Чикколини получил известие, что белые, прорвав фронт, окружают, и приказал с испугу: «Полный вперед!» Главвоенмор еле догнал по шпалам свой бронепоезд и чуть всех от обиды не пострелял. Этот исторический факт был широко известен в партии, Сталин, читая «Золотого теленка», страшно хохотал и наградил авторов командировкой в Америку.
– Учитесь, Кокотов! – наставительно заметил игровод.
– А сцена с Эллочкой-людоедкой в «Двенадцати стульях»? – продолжил ветеран пера. – Помните знаменитый диалог: «Прекрасный мех! – Это мексиканский тушкан! – Вас обманули! Это шанхайские барсы! Я узнаю их по оттенку…» Конечно, мы понимали тайные политические намеки и смеялись до колик…
– Какие намеки? – осторожно уточнил писодей.
– Ну как же! Политбюро разделилось: сталинцы поддерживали китайскую революцию, а троцкисты – мексиканскую. Вот почему Льву Давыдовичу потом только в Мексике и удалось пристроиться на жительство. Каковы злыдни! Мех мексиканского тушкана из кролика собственноручно изготавливает Эллочка, а весь ее словарь состоит из дюжины выражений: «хо-хо», «парниша», «хамишь!», «красота!»… Это был настоящий плевок в Троцкого, который считал себя, в отличие от немногословного Кобы, великим оратором. Поняли теперь? М-да, победи Лев Давыдович – голов бы ребятам не сносить!
Некоторое время все трое молча пили компот, размышляя о превратностях истории.
– Ян Казимирович, вам надо мемуары писать! – польстил Кокотов с далеко идущими намерениями.
– Зачем? Если я напишу правду, никто все равно не поверит, решат, что Болт на старости лет спятил. Еще и похоронят в отместку не по-людски. А врать, к тому же письменно, в мои годы неприлично. Я по вранью план давно перевыполнил еще в «Правде». Лучше я вам расскажу, а вы, голубчики, запомните и детям передайте. История моего рода – вещь удивительная!
– О, мне пора! – взглянув на часы, воскликнул игровод. – Хочу все-таки поговорить с Верой Витольдовной.
– А я вас с удовольствием послушаю! – объявил автор «Полыньи счастья» и в подтверждение подпер щеку рукой.
– На чем я остановился? – спросил Ян Казимирович, обиженно не ответив на прощальный кивок Жарынина.
– На том, что братья встретились на переговорах.
– Верно! Спасибо! Вы очень внимательный молодой человек. Конечно, каждый из них доложил начальству об этой встрече. А как же? Дисциплина – прежде всего. И вот весной тысяча девятьсот двадцатого Пилсудский, одержимый безумной идеей Междуморья…
– Простите, какой идеей?
– Польша от моря до моря. Пан Юзеф мечтал возродить Речь Посполитую в границах тысяча семьсот семьдесят второго года и вернуть восемь отторгнутых воеводств, хотя на самом
