Я не знаю.

Да и зачем мне было знать?

Я лишь расслаблялся, отыгрывал больные темы и этим хоть немного спасал своё душевное равновесие.

Заигравшись, я даже не заметил, как Дададзе схватился за телефон.

– Алло, это девятьсот тридцать седьмой?

Пауза.

– Нина Ивановна?

Вторая пауза.

– Вы не заняты? Прошу вас срочно принять пациента.

Пауза номер три.

Затем доктор Дададзе простился с телефонной трубкой и посмотрел на меня.

– Пройдите в кабинет девятьсот тридцать семь.

– Зачем?

– Кое-какие анализы.

– Зачем?

– Есть новые методики, новые технологии.

– То есть вы всё-таки хотите меня замучить окончательно?

– Нет, что вы. Я пекусь о вашем здоровье.

Я негативно махнул рукой и встал со стула.

– Ладно, – сообщил я, – сделаю я ваши анализы.

Но особого желания во мне не было.

Закрыв за собой дверь с другой стороны, я снова оказался в коридоре полном людей. Кажется, их стало даже больше. С усами, без усов, с бородой, без бороды…

Все они, наверное, тоже сдавали анализы.

Сгорбленного старичка под дверью кабинета доктора Дададзе уже не оказалось. Но на его месте оказались другие люди. Две дамы в годах с угрюмыми лицами.

Их присутствие показалось мне весьма странным. Две женщины на краю толпы мужиков? Мимо такого парадокса я не смог пройти.

– Здравствуйте, – обратился я к ним.

Четыре испуганных глаза незамедлительно впились в меня без грамма доброты.

– Здравствуйте.

Сказали, будто оторвали от сердца.

– Вы тоже на анализы? – спросил я, стараясь исключить негативные мелочи из беглой оценки.

А ведь вся жизнь состоит из мелочей.

– Какие ещё анализы?

С наивным благодушием я продолжал развивать беседу:

– Ну, всякие. Обычные. Мне казалось все тут на анализы.

– А мы нет.

Двух дам в годах было сложно описать в деталях. Этому мешали платки, вышитые под хохлому, и длинные серые платья, прятавшие все части тел от шеи до пят.

– Мы другие.

Одна из этих дам воспринималась как пугливая, другая – как вконец озлобленная.

– Ладно.

– Что значит «ладно»?

А ведь я собирался развернуться и уйти.

– Ты точно один из этих! Гадина! Я буду требовать твоей кастрации!

Какого хера?

Ведь только спросил. А в результате произошло обильное излияние кала из ротовой полости.

– Пидор ты конченный!

Я слегка ужаснулся от таких слов.

– Гандон!

Я спешно сделал шаг к отступлению. Но дамская сумка весом в восемь килограмм меня догнала.

– Куда намылился, погань драная? – такие вот слова настигли меня вместе с ударом сумкой.

Тут я окончательно опешил. Как-никак злая дама увидела во мне своего главного врага.

А почему?

Вторая женщина тоже этого не понимала.

– Ты чего это разошлась? – спрашивала она свою подругу, – Зачем ты к нему лезешь?

Но та стояла на своём.

Упёртая.

– Нечего его защищаешь? Смотри на него! Да он же наверняка педрила.

Я слушал яростные обвинения в свой адрес и колебался в собственных импульсах между жестоким ударом в нос и позорным бегством от женщины. И у того, и у другого пути были ощутимые минусы. Но решающим стало то, что назавтра было назначено судебное заседание, а мне очень хотелось создать весь из себя положительный образ.

И злая женщина пользовалась этим. Она продолжала кричать:

– Да они все пидоры!

Да. Это было уже массовое оскорбление. И к моей радости в толпе окружавших меня мужчин нашёлся тот, кто не был целиком и полностью объят тревогой за свой рейтинг в городском суде.

Он сначала нанёс удар. А потом когда из раны на голове, оставленной резной ручкой увесистой трости, потекла кровь и поверженная дама тихо опустилась на пол, он плюнул в её сторону и сказал:

– Пизда ты ебаная.

Кто-то тихо хихикнул в толпе.

– Стоите здесь, блядины, и наслаждаетесь нашим угнетением.

Вторая женщина, хоть и была с виду робкой, нашла в себе смелости для возражения.

– Как вы смеете?!

Зря.

Она получила в глаз и тотчас успокоилась, прижалась спиной к стене и скукожилась.

– Уебище!

Ей тоже достался смачный плевок.

Мгновением позже защитник мужского достоинства растворился среди прочих, а прочие отвели взгляд в другую сторону, словно ничего не произошло, будто все эти люди в коридоре ничего не видели и не знали.

Мужской коллективный игнор!

Я не был сколько-нибудь ошарашен произошедшим. Внутренне я был согласен с вспышкой ярости. Но вот отрицание мне не понравилось. И я захотел было исправить ситуацию, заявить свое мнение во весь голос, но потом снова вспомнил про свой позитивный образ. И тогда я не захотел дожидаться больничной охраны.

А они уже бежали.

Пока ещё вдали.

– Разойтись! Разойтись! – нетерпеливые обозлённые крики прорывались сквозь тонкие стены смежных коридоров.

Это спешили свершить свою справедливость тяжеловесные целлюлитные задницы в форме. Если вы думали, что обязательно появятся санитары-мужчины, то вы ошиблись. Мужчины в этой больнице, как и во всем городе, имели право лишь на грязную второсортную работу. Чинить справедливость здесь могли только женщины.

И это была их справедливость.

Не моя. Не мужская.

Они упрятали меня сюда на полгода. Они пичкали меня лекарствами. Они насиловали мой мозг.

Такова была их справедливость.

Их убежденность в моей вине, возникшей в тот самый миг как только я родился, не вызывала женских сомнений.

Я к этому привык. Я, который видел взлёт и падение Шиферодвинска, мог уже привыкнуть к чему угодно. Я привык избегать прямой угрозы.

– Разойдитесь, дармоеды! – женские визги были уже совсем близко.

И я ускорил шаг.

Благоразумный характер моей реакции на происходящее не позволил мне жалеть повалившуюся на пол женщину с окровавленным платком на голове. Меня также одарило умом не направляться обратно к лифту. Я ловко и неприметно нырнул в боковой служебный выход и за несколько прыжков преодолел лестничный пролёт. Так я оказался на этаж выше, подальше от разъярённых блюстителей порядка.

Войдя на этаж, я встретил сурового мускулистого санитара.

– Вы куда? – спросил он.

– В кабинет девятьсот тридцать семь.

– На анализы?

– Да.

– Удачи вам.

– Спасибо.

Это был совершенно другой подход в общении между пациентом и персоналом. После него у меня на душе остался позитивный осадок. Вот и сейчас я заразился небольшим кусочком счастья и пошёл дальше. И я напрочь позабыл, что где-то кому-то разбили голову.

Поделом?

Нет. Не было такой мысли.

Я просто прошёл к нужному кабинету и постучал.

– Войдите.

Голос за дверью показался мне милым женским.

Я понадеялся на лучшее, но особо губу не раскатывал. Больница всё-таки. Здесь не лечат, а калечат.

– Меня послали на анализы, – пояснил я