В Малышах он ненадолго останавливается, покупает бутылку воды и шоколадку. Еще ни разу за мою еду не платил чужой мужчина.

— Хороший ты мальчик, — говорю я, пряча покупки.

Он молча на меня смотрит. И потом во время езды тоже. Жаль будет, если я после всего этого погибну в автокатастрофе, потому что он не следил за дорогой.

Я расспрашиваю Аркадия о его работе и жизни. У нас еще не было возможности поговорить о чем-то кроме топора в голове. Аркадий отвечает осторожно, каждое слово как шаг на минном поле. Потом он рассказывает, что через два месяца станет отцом.

— Поздравляю от всего сердца! — говорю я. — Ребенок же наверняка здоровый? Сейчас все можно проверить.

— Моя жена не здесь, — отвечает он. — Отправил ее в Англию.

Я киваю. Потом, пока мы едем по проселочной дороге, рассказываю Аркадию, какие цветы растут у меня в огороде. Передо мной простирается ландшафт в белом уборе. Зимы становятся все теплее. Когда я была маленькой, снега было больше. Природе нужен снег, чтобы отдохнуть.

В машине Аркадия сидишь ниже, чем в автобусе, так что слышно, как камушки отскакивают от колес. Поездка кончается быстро. Аркадий останавливается у заброшенной конфетной фабрики рядом с зеленым павильоном остановки, припорошенным снегом. Здесь я всегда отдыхала от своих марш-бросков. На тропинке через лес видны следы заячьих лап.

— Сожалею, баба Дуня, — говорит Аркадий, избегая моего взгляда.

— Не переживай, — отвечаю я. — Я тебе очень благодарна.

— Даже не знаю, что сказать.

— Тогда помолчи.

Я с трудом выбираюсь из машины. Он терпеливо придерживает мне дверь, потом отдает наволочку с вещами.

— Вы же знаете дорогу?

— Можешь не сомневаться. — Я стряхиваю пару снежинок с его рукава. — Спасибо за помощь.

Потом он уезжает. Я закидываю на плечо наполовину заполненную наволочку и отправляюсь в путь.

Я иду не час и не два. Я иду больше трех часов. Словно дорога удлинилась, словно Черново отодвинулось, пока меня не было. Что-то во мне поет, хотя я с трудом дышу. После инсульта я хромаю, поэтому при ходьбе все болит. Я то и дело останавливаюсь, чтобы передохнуть. Подумываю о том, чтобы оставить наволочку на дороге. Впрочем, кто же без крайней необходимости бросит свои трусы в поле?

Я громко пою «расцветали яблони и груши», чтобы набраться сил. К счастью, сейчас не лето. Жара бы меня убила.

Скоро в Черново придет весна. Прорастет свежая трава, а деревья покроются нежной зеленью. Я пойду в лес собирать березовый сок. Не потому, что хочу дожить до ста лет, а потому, что отказываться от даров природы — просто кощунство. В цветущих яблонях защебечут птицы. Биолог объяснил мне, почему наши птицы громче, чем где-либо еще. После аварии выжило больше самцов, чем самок. Этот дисбаланс сохраняется до сих пор. И вот отчаявшиеся самцы заливисто поют в поисках хорошей жены.

Интересно, застану ли я еще Петрова. Наверное, нет. Насчет Сидорова тоже не готова дать руку на отсечение. Возможно, меня встретят их призраки. Моя кошка наверняка еще там. И куры Гавриловой. Дом явно придется обживать заново. Егор будет там. Он всегда будет там.

Я снова перевожу дух. Нога болит, но нужно идти. Дома Черново всплывают на горизонте, как гнилые зубы в челюсти. Надеюсь, там хоть кто-то еще остался. А если никого нет, то буду жить одна, с призраками и зверьем. И ждать, кто еще ко мне пожалует.

Я думаю о Лауре. Я всегда буду думать о Лауре. Я думаю о том, как было бы здорово, если бы по дороге сюда мы обогнали автобус с белокурой девчонкой. Да пусть даже с татуированной белокурой девчонкой с коротко стриженной головой. Лаура бы вышла из автобуса, я бы взяла ее за руку и отвела домой. Вот чего всю жизнь не хватало этой девочке. У нее никогда не было дома, потому что мама не научила ее наслаждаться жизнью. Я и сама этому поздно научилась.

Я выучу английский и прочту Лаурино письмо. Буду жить, пока не смогу его прочесть.

Я достаю из наволочки шоколадный батончик и подкрепляюсь.

На главной улице лежит свежий снег. Из гавриловской трубы идет дым. Марьина коза жует кору на моей яблоне.

— Ш-ш-ш! — кричу я. — Вон пошла, тупая скотина!

Коза отпрыгивает в сторону. В оконном проеме появляется Марья.

— Это кто тут на мою козу орет?! — рычит она.

Такое ощущение, что Марья двоится у меня в глазах. Только что была в доме, а уже выпрыгивает из двери. Марья бросается ко мне и чуть не душит в объятиях.

— А ну отпусти! — бранюсь я. — Все кости мне переломаешь! Мне уже не восемьдесят два.

— Я знала, что тебя отпустят, — шепчет Марья. — Я все это время знала.

— Откуда? Я сама не знала.

— Пойдем со мной, в твоем доме пауки хозяйничают.

— Мне надо оценить обстановку.

Я поворачиваюсь к Марье задом, к своему дому передом. Это все еще мой дом, и это поймут даже пауки.

— Поешь хоть сначала!

— Позже, — говорю я.

Я иду к дому и кладу руку на дверную ручку. Из сарая раздается мяуканье, и на свободу вылезает крошечный серый, как дым, котенок.

— У тебя кошка опять окотилась! — кричит Марья. — Один безглазый!

— Не ори ты так, — говорю я. — Ты тут теперь не одна.

Захлопываю дверь, и вот я снова дома.

Об авторе

Алина Бронски родилась в 1978 году в Свердловске, с начала девяностых живет в Берлине (Германия). Ее дебютный роман «Парк осколков» стал бестселлером, был экранизирован и полюбился людям, изучающим немецкий. За ним последовали романы «Самые острые блюда татарской кухни» и «Зови меня супергероем». Права на романы Алины Бронски проданы более чем в пятнадцать стран.