– Нет, – холодно ответила за него Жюльетта.

Коринна схватила кусок багета и сунула его в рот. Месье Ивон воспользовался долгожданной паузой, чтобы вмешаться. Он подошел к их столику и уселся на стул, прогнувшийся под его могучим телом.

– Мадам Мерсье, звонили из кабинета доктора Гильотена, – сказал он серьезным тоном.

Коринна намазала немного горчицы на кусок хлеба.

– Вот как?

– Да, именно так.

Он помолчал. Лицо его было печально.

– Поскольку я не мог до вас дозвониться, мне пришлось самому записать мадам Полетту на прием. Но раз вы вернулись из поездки… Прием назначен на среду, на одиннадцать часов…

Коринна вытерла руки и стала рыться в своей сумке из крокодиловой кожи – огромном бауле, чуть ли не больше ее самой. Она достала маленький позолоченный ежедневник и перелистала страницы толстым накрашенным пальцем.

– Подождите, дайте я гляну… Среда, среда… а, вот она, среда. О нет, к сожалению, в этот день я занята. Очень жаль! И перенести нельзя, мы три месяца искали подходящий вариант…

Она быстро полистала страницы.

– А потом вся неделя прямо full[16], full, full, – прибавила она, качая головой. – Сами знаете, как это бывает в начале учебного года… Вы не могли бы сами этим заняться?

Жюльетта поставила на стол две большие дымящиеся тарелки. Коринна захлопнула ежедневник и бросила его в сумку.

– О, как вкусно пахнет! Зато для талии, наверное, не слишком хорошо, да?

Она крикнула в сторону кухни:

– Вы хотя бы органическое масло используете, мадам…? Как ее зовут? – спросила она шепотом у Жюльетты. – Ах да! Точно: Нур! А, мадам Нур?

Кухарка проигнорировала ее.

– И какой срок? – Коринна с набитым ртом снова повернулась к Жюльетте, указывая кончиком ножа на ее живот.

– Мадам Мерсье, – вновь заговорил месье Ивон. – Я, честно говоря, думаю, что ваша свекровь нуждается…

– А то, знаете ли, у меня оба раза роды были просто кошмарными! Да, кошмарными! Страшно вспомнить! Когда родился Алексис, я схватила Филиппа за руку и сказала: больше никогда! Живот у тебя деформируется, появляются растяжки по всему телу, а то, чего доброго, и геморрой! Легко им говорить: «Тужьтесь»! Конечно, не им же потом кувыркаться со всеми этими разрывами и разрезами!

Она подтолкнула локтем Полетту, желая получить ее одобрение, и опрокинула в горло бокал.

– Я не отказалась бы еще от одного, месье Ивон.

Хозяин гостиницы не сводил с нее глаз. Внутри он кипел от злости. И еще он не понимал, куда подевалась знакомая всем Полетта. Кто эта несчастная старая женщина с пустым взглядом, которая без единого слова терпит натиск этой сороки?

Коринна выбрала хлебом весь соус в своей тарелке и стащила немного жареной картошки у свекрови. Она взглянула на часы и подошла к месье Ивону, стоявшему за стойкой.

– Простите, месье Ивон, я даже не успела поблагодарить вас. Мы с Филиппом очень тронуты приемом, который вы оказали Полетте. Сколько я вам должна? Могу ли я заплатить за весь год вперед?

– Мадам Мерсье…

– Нет-нет, я настаиваю. Так будет спокойнее.

Лицо Нур показалось в проеме стены, через который подавали блюда с кухни. Она покачала головой и знаком попросила месье Ивона не упорствовать.

Полетта теперь нуждалась в них. Достаточно было взглянуть на это чучело, чтобы понять, что приходилось терпеть Полетте. Неудивительно, что в конце концов она захотела уехать. Нур вдруг стало жаль старую женщину. Брошенная своим сыном, который даже не приехал повидаться с ней, оставленная на милость этой безмозглой курицы, которая готова на все, лишь бы избавиться от свекрови. Она вышла из кухни и выхватила чек, который Коринна протягивала хозяину.

– А теперь марш отсюда!

Коринна потеряла дар речи. Она-то рассчитывала на чашечку кофе! Что это за манеры?

– Уходите! – прорычала Нур.

Коринна посмотрела на месье Ивона, надеясь, что тот вмешается. Но не дождалась от него даже притворно смущенной улыбки. Она обернулась к столику; Полетта исчезла.

– Я позвоню вашему мужу насчет врача, – сказал месье Ивон. – Может быть, у него найдется немного времени для собственной матери.

Коринна стиснула зубы, почувствовав упрек.

– Ну, это мы еще посмотрим! Полетта! Полетта! – крикнула она в сторону лестницы. – Я уезжаю, Полетта!

– Она поднялась к себе отдохнуть, – сказала Жюльетта.

Коринна раздраженно фыркнула, схватила свою сумку и вышла из ресторана с гордо поднятой головой.

Нет, вы только посмотрите на эту дыру! Хорошо хоть, что она стоила им недорого! Не хватало еще терпеть лишения ради этой старухи!

29

Месье Ивон сидел за рулем своего старенького «Рено L4».

Тот тихонько тарахтел в ожидании Полетты. По случаю поездки хозяин гостиницы надел парадную куртку, чтобы придать себе немного уверенности, если что-то пойдет не так.

Он посигналил и высунул голову в открытую дверь автомобиля.

– Ну что там, мадам Полетта? Вы идете?

– Но, месье Ивон, – прокричала Полетта из окна, – прием только через час! А вы сами знаете этих врачей. Хотите, чтобы я заработала себе люмбаго[17] в вашем старом драндулете?

Месье Ивон снова посигналил.

Наконец пожилая дама спустилась, прижимая к груди сумку. Несколько прядей волос упали ей на лицо. Она ненавидела, когда ее торопили.

– Ну что ж, в путь!

Старый «Рено» не без усилий тронулся с места. Полетта, вцепившись обеими руками в ручку двери, каждую минуту боялась, что старая колымага испустит дух вместе с последним рыком мотора. Она расслабилась лишь тогда, когда месье Ивон включил древнюю магнитолу, которую Паоло установил на крошечной приборной панели. Сквозь успокаивающий треск эфира пробивался голос Жильбера Беко:

В тот день, когда пойдет дождь,

Будем мы, мы с тобой,

Влюбленные всего света,

Всех богаче на свете.

Повернувшись к окну, Полетта следила глазами за проплывающими мимо вековыми платанами. Рапсовые поля отражали бледные лучи утреннего солнца. Небольшая проселочная дорога была пустынна. По какой-то причине горячий асфальт напомнил ей похороны мужа. Тогда тоже стоял летний день. Она снова увидела катафалк, который медленно тащился к кладбищу, и родственников, которые со слезами в голосе выражали ей свои соболезнования. А она, скрытая под черной вуалью, умирала от желания крикнуть: «Свобода!» Пятнадцать лет с ним – это на пятнадцать лет больше, чем надо было. Вырвавшись из-под гнета отца, она сразу перешла под гнет мужа. Эти двое прекрасно ладили, напоминая Полетте, как мало их заботят она сама и ее женские прихоти.

– Луи, я беременна, – сказала она ему однажды вечером, решив жить своей жизнью. – И не от тебя.

Он даже не оторвался от газеты. После некоторого молчания он бросил:

– И ты думаешь, что будешь ему нужна?

Она не сразу поняла, о ком идет речь: о ребенке или о его отце. Потом она подала жаркое. Луи съел его молча. Вытер рот. Выпил еще вина. Затем, перед тем как лечь в постель, он поцеловал ее в лоб.

Именно этот поцелуй – покровительственный, снисходительный, полный самодовольства и уверенности в своей победе – она вспомнила, когда нашла его пятнадцать лет спустя на полу ванной комнаты. Смерть мужа была для нее как второе рождение.

Ужасная древняя музыкальная заставка возвестила о новой песне в эфире. При первых же нотах месье Ивон оживился. Он протянул свою огромную руку к приемнику и прибавил громкости.

– Месье Ивон! – разозлилась Полетта, которая хотела немного побыть в тишине.

Она уронила сумку и закрыла уши руками.

– Да вы что? Не узнаете?

Начался первый куплет, и месье Ивон стал подпевать.

В субботу все танцуют яву на Бродвее,

Свингуют так – не нужен и Медон.

Все в стельку, и не надо божоле,

Когда есть под рукой бурбон.

И, может быть, она не та,

Та ява на Бродвее,

– …Да, но зато мне всех она