– Извини, Маруська, – в его голосе сквозила лёгкая виноватая нотка, – наверное, я просто устал.

У него случилось всё слишком быстро, у неё – никак. Она лежала, отодвинувшись от него и желая только одного – чтобы он к ней не прикасался.

За столько лет совместной жизни у них был разный секс, но такого, в котором она едва ли не принуждала себя терпеть собственного мужа, – никогда.

– Так что с Данькой-то будем делать? – буднично спросил Дима, откидывая одеяло и натягивая домашние штаны.

Он получил свой «кусок пирога» и не особо озаботился о том, что она – нет.

– Скажем как есть. – Она встала с другой стороны кровати, подцепив со стула футболку и бельё.

Марина помнила, что муж так и не знал про то, что они с сыном сделали МРТ и в начале мая идут к врачу. Была в этом для неё какая-то мстительность за то, что он сам не замечает, что происходит с его детьми.

– Да, Марусь, забыл тебе сказать, – Дима натужно зевнул, – я снова еду в командировку на неделе, ненадолго – на два дня в Москву. К выходным вернусь. Может быть, захвачу субботу, будем заказчиков «гулять», а может, и нет, ты ведь знаешь, как это бывает.

– А, – Марина махнула рукой, – делай ты что хочешь.

– Я же для вас стараюсь! – неожиданно вспылил он. – Что? Что ты хочешь ещё? Хорошо же живём! Денег стало больше, Марин!

– Больше, – спокойно согласилась она, не ведясь на его вспышку, – только зачем они? – Она остановилась в дверях и внимательно на него посмотрела, – Ди-има, Ди-имочка, деньги – это важно, но это далеко не всё. И да, я Даниле сама всё скажу. Ты завтра едешь?

– Послезавтра, – буркнул он.

– Ладно.

Она вышла и направилась в ванную. Ей хотелось смыть с себя его запах.

Уже стоя под душем, она вспомнила, как пахло от Семёна. Просоленным деревом южных лодок. И невольно улыбнулась.

Утром, когда Дима и Данька разошлись, она постучалась к Егору:

– Ребёнок, пора вставать. Каша или омлет?

– А можно хлопья с молоком?

– Запросто. – Марина оставила его одеваться и вышла.

Они наскоро позавтракали, и, оставшись одна, она насыпала в джезву кофе, налила воды и поставила на огонь. С Семёном они не разговаривали с того дня, и таблицы она ему ещё не отправляла. Про кредит не спрашивала, но и не отказывалась от уже подписанного офера. Правда, и заявление на увольнение у Турчанского тоже не писала.

«Господи, как быстро всё… – Она смотрела в окно на берёзу, одевшуюся в серёжки и молоденькие крохотные листочки – ведь совсем недавно берёзка эта была в снегу. – Даньке ещё нужно вечером рассказать про сборную… Или ничего не говорить до врача? – Эта мысль возникла внезапно, и Марина ей удивилась. – И хорошо, что Димка умотает в свою командировку. Не буду хоть на него надеяться напрасно и ждать непонятно чего». И этой мысли она тоже удивилась.

– А, ч-чёрт! – Кофе, зашипев пенкой, сбежал на белую плиту, растекаясь уродливой лужей.

Она отставила джезву в сторону, приподняла чугунную решётку и положила бумажное полотенце.

– Ладно, потом.

Посмотрела на часы – начало десятого. Пора было садиться за работу, но ей не хотелось. Смутная тревога теснилась, застряв между рёбер, как жухлая листва в заборе, и она никак не могла от неё отделаться. Ей казалось, что дела и события валятся на неё, как фигурки в тетрисе, и она не успевает их разгребать. Завтра ещё первый урок в автошколе, который ей хотелось отменить.

Она взяла в руки мобильник, ещё со вчерашнего вечера стоявший на беззвучном режиме, поэтому сообщения пришли неслышно.

От Даньки, который просил скинуть ему денег на поход в кино с Вероникой, от Диминой мамы, которая писала, что бабушка очень плоха, и спрашивала, собираются ли они приехать на майские… и от Семёна.

Сначала она хотела стереть его сообщение, не читая, но потом подумала, что это детский сад. В первую очередь отписалась всем остальным, а уж потом открыла его сообщение. Сердце неприятно дрогнуло.

«Дорогая Марина, вчера я позволил себе лишнее, чем, по всей вероятности, расстроил вас. Ваша красота и толика куантро сыграли свою роль. Я приношу искренние извинения и заверяю вас, что подобное не повторится в дальнейшем. Вам совершенно не стоит беспокоиться на этот счёт. Рабочий офер, разумеется, в силе, как и возможность взять беспроцентный кредит на автомобиль. Как и моё предложение о содействии в поисках автомеханика. Надеюсь на ваше снисхождение и прощение».

Она злилась. Она улыбалась. Ей никто и никогда не писал так.

«Влюбляться всё-таки нужно не в семнадцать, а в тридцать с копейками».

Ей стало страшно. Марина всегда думала, что их брак с Димкой – это что-то, что было, есть и будет всегда. Нерушимое, как скала.

Но за последний год в этой скале вдруг образовалась трещина, и, кажется, не одна, и она не понимала, как, откуда и почему.

«Работа эта его вечная!» Перед мысленным взором возник образ Дмитрия.

«Похоже, он слегка поправился. И бриться стал реже». Когда в последний раз у них случился скомканный секс, она чувствовала колкую щетину. «Живём как соседи. Когда так стало? Семён тут этот с женой, детьми и внуками. Он же старше меня лет на двадцать».

На старом бабулином комоде стояла фотография в деревянной простой рамке – родители Марины. Они погибли в автокатастрофе под Москвой. Ехали из Петербурга к друзьям, и отец уснул за рулём – лобовое столкновение на высокой скорости. Без шансов. Это случилось через пару месяцев после рождения Егорки.

«Хоть обоих внуков успели застать», – сказала тогда свекровь. От чего Марине было совсем не легче.

Сейчас она остановилась, посмотрела на фото, погладила по корпусу часы, которые тикали рядом, провела пальцами по рамке, с усилием вытащила из сундука памяти их образы, с удивлением обнаружив, что жизнь стирает даже самых близких. Отдаляя их в туман прошлого, оттесняя настоящим.

Она включилась в