женщинами?
Или я так влияю конкретно на эту? Хочется верить.
— Нет, — медленно произносит Иви. — Я зайду.
Проглотив вздох облегчения, я отступаю, стараясь не пялиться на прекрасную рыжулю, что входит в мой дом. Вспомнив о хороших манерах, выдвигаю ей стул из-за стола. У меня их всего два, и они чертовски тяжелые. Пришлось самому в сарае мастерить, а все из-за моих размеров. Иви никак не комментирует их габариты, но, кажется, ее слегка забавляет, что ноги не касаются пола.
Ребенок ворочается у нее в слинге. Она принимается покачиваться из стороны в сторону, баюкая малыша. Я же роюсь в кухонных шкафчиках, то и дело оглядываясь на гостью, и потому вижу, как Иви, морщась, распрямляет спину.
— Нелегко тебе, наверное, пришлось — тащить ребенка в такую даль.
Наконец я нахожу аптечку и ставлю ее на стол, чтобы проверить содержимое.
— Не хочешь пока положить малыша на мою кровать?
Иви немного колеблется.
— Разве что на минутку-другую.
Кивком указываю ей на коридор:
— Тебе в ту сторону.
Она тихо бормочет, что, видимо, ей инстинкт самосохранения отшибло, однако скидывает свои красные сапоги, встает и несет ребенка вглубь дома. Глядя ей вслед, я замечаю проступившие сквозь носки два пятнышка крови. Пожалуй, это многое говорит об Иви: в кровь расшибется, чтобы настоять на своем.
Мгновение спустя моя гостья возвращается, явно повеселев, и усаживается обратно. Ее взгляд буквально обжигает мне спину. Любопытно, о чем она сейчас думает? Поражается моим размерам? Или просто таращится, как все прочие?
— Ты сказала, что в твоем родном городе к незнакомцам заходить не принято. Откуда же ты?
— Из Чикаго.
Мгновенно представляю ее в пейзажах далекого города. Как она идет по запруженным людьми тротуарам под вой сирен и громкие автомобильные гудки. Не люблю такой гвалт.
— И как же тебя сюда занесло?
— Если расскажу — не поверишь.
— А ты попытайся.
Иви глубоко вздыхает.
— Когда мне было тринадцать, мы с мамой решили попутешествовать и остановились здесь перекусить. У дороги стоял знак, что здесь расположена самая большая в мире статуя муравья — та, на крыше хозяйственного магазина. — Она улыбается, и у меня чаще бьется сердце. — И вот мы сидели в закусочной, пили молочные коктейли, ели картошку фри и смотрели в окно на этого самого муравья. Кстати, мы окрестили его Энди, и мама сочинила целую историю, как я поцеловала Энди, а он превратился в прекрасного принца, сполз с крыши магазина и унес нас в закат на своей спине — пардон, грудной клетке. Знаю, глупая история, но… это был хороший день после целой череды плохих. — Подробностей она не рассказывает, но я и не прошу. Еще рано. — С самого переезда в город мама написывает мне, все спрашивает, позвал меня Энди замуж или еще нет. Я отправляю ей фотки, где то шлю ему воздушные поцелуи, то смотрю на него влюбленными глазами. Наверняка хозяева магазина уже думают, что у меня крыша поехала.
У меня вырывается смешок.
Завидую ли я статуе муравья? Боже, да.
Я беру тронутую ржавчиной голубую металлическую коробку, пересекаю кухню и опускаюсь на колени перед Иви. Она ахает и судорожно вцепляется в края сиденья.
Неужели так удивилась моему поступку? А как же еще мне лечить ее ногу?
В такой позе и с такого расстояния я вижу светлые мягкие волоски на ее бедрах, движение мышц под мягкой кожей. На правом колене угадывается шрам, похоже, застарелый, а вокруг него рассыпаны веснушки. Очень стараюсь не смотреть выше, но не выдерживаю — и теперь только и думаю, как обтягивает ее ноги джинсовая ткань и какой нежной кажется кожа на внутренней поверхности бедер.
Интересно, как это, когда такая женщина позволяет себя попробовать?
Зараза, да я бы просто оказался в раю.
— Прекрасный принц, — хрипло повторяю я, зубами вскрывая упаковку спиртовой салфетки. — И ты о нем мечтаешь?
— Нет. — Она даже не морщится и не шипит, когда я прочищаю ее ранку. Такая реакция многое говорит об Иви. — Мне важнее заработать на жизнь и позаботиться о сыне. Не нужен мне ни мужик, ни муравей.
Вот черт.
— Ну, с такими вещами не угадаешь. А вдруг ты кого-то встретишь, и он тебе понравится?
Иви не отвечает сразу. Просто сидит и наблюдает, как я наношу мазь с антибиотиком на пластыри и заклеиваю ими ее волдыри, разглаживая поверхность пальцами. При этом у нее почему-то мурашки бегут по коже. Неужели в доме холодно?
— Если мне кто-то приглянется, — говорит она таким хрипловатым голосом, что меня бросает в жар, — думаю, я предложу ему ни к чему не обязывающую сделку.
У меня внезапно пересыхает во рту.
— Это какую?
— Ну знаешь… — И тут она выдает три слова, которые мгновенно вызывают у меня смесь негодования и страсти: — Друзья с привилегиями.
Глава 3
ИВИ
Просто невероятно. Этот здоровяк стоит передо мной на коленях и обрабатывает мои натертые ноги.
Вблизи я улавливаю его аромат. Он пахнет… чем-то очень земным. Ветром, почвой, выдубленной кожей.
Он такой смуглый, будто солнце запекло слой самой плодородной земли прямо в его плоть. И вроде бы Люк ничего особенного не делает — ну подумаешь, заклеивает мне пятки пластырем, — однако выглядит страшно сосредоточенным. Эти поджатые губы, чуть нахмуренные брови и явно читающаяся на его лице забота пробуждают в моей душе нечто, в чем я даже самой себе не готова признаться.
Нет-нет.
Ни за что.
— Думаю, мне пора, — шепчу я.
— Я еще не померил джинсы.
— А, точно. — Я с трудом сглатываю, гоня неуместную фантазию, как его ладони скользят вверх по моим бедрам. — Ты не мог бы…
— Что именно? — рассеянно переспрашивает Люк, уставившись прямо на мои бедра. Он что, заметил мою на него реакцию?
Божечки, как же меня тянет к этому мужчине. И не только из-за его внешности — хотя как не впечатлиться парнем, который явно грузовик мог бы поднять, — но и благодаря его поведению. Сначала он просит прощения за то, что сделал обо мне поспешные выводы, затем создает для меня максимально комфортные и безопасные условия. А в итоге вообще стоит передо мной на коленях и держит мои израненные ноги.
Гордый мужчина, который готов этой самой гордостью поступиться. Это… нечто.
Нечто, способное завести нас куда дальше, чем простая интрижка.
Ой-ей. Ни за что.
— Ты не мог бы сейчас примерить джинсы?
Он распрямляется во весь свой роскошный рост и… как-то