казался теперь немного меньше. От своего адвоката он знал, что внутри все изменилось до неузнаваемости, но когда он взошел на крыльцо и протянул руку к кнопке звонка, его охватило чувство, что он наконец-то по-настоящему вернулся домой. Никто не открывал, и Уолт догадывался, в чем дело: мать наверняка услышала, что подъехала машина, и увидела, как он выходит из нее. Теперь она, очевидно, стояла за дверью и размышляла, стоит ли впускать сына на порог. Уолт позвонил еще раз, на это раз более настойчиво. Наконец дверь открылась. Он был готов к тому, что не узнает мать: он не видел ее больше двадцати лет. Но это была она, его Розамунда, морщинистое лицо и седые волосы абсолютно ничего не меняли. На Уолта волной накатила любовь к ней, и ему захотелось, чтобы мать, как раньше, протянула к нему руки. Тогда он сжал бы ее в объятиях и рассказал, как сильно любит ее. Но по суровому выражению лица матери он понял, что этому не бывать.

— Уолт, я думала, что больше никогда тебя не увижу. Мне казалось, что в нашу прошлую встречу я выразилась вполне ясно. — Ее голос был твердым и совсем не напоминал голос пожилого человека, а решимость, которая чувствовалась в нем, заставила сердце Уолта тревожно сжаться.

— Все это так, мама, но с тех пор многое изменилось, и прежде всего изменился я сам. Мне необходимо поговорить с тобой.

Розамунда распахнула дверь, приглашая>его войти. Уолт очутился в просторной прихожей, где на стене висело большое зеркало, а пол был устлан зеркальным паркетом. Затем мать провела его в зал, уставленный прекрасной удобной мебелью.

-. Красиво у тебя здесь, — заметил Уолт, желая нарушить молчание.

— Я обставила все по своему вкусу, — ответила Розамунда. — Твой дед позаботился о том, чтобы я ни в чем не нуждалась.

— Да, дед был хорошим человеком — мы оба многим ему обязаны.

— Уолт, ты хотел поговорить со мной, так не трать времени на пустяки.

— Я решил во всем признаться полиции, мама. За всю свою жизнь я так и не смог справиться с чувством вины за то, что тогда совершил.

— Хорошо, — проговорила женщина.

— Человек должен отвечать за свои поступки, так что я готов к тому, чтобы очутиться за решеткой. Мама, я живой человек и хотел бы провести в тюрьме как можно меньше времени, мои адвокаты говорят, что если ты расскажешь на суде правду о том, во что превратил нашу жизнь отец, я могу получить небольшой срок.

— Может быть, ты вообще не попадешь в тюрьму — когда ты убил Стива, то был еще ребенком.

— Да, может быть и так.

— В таком случае ты не будешь наказан.

— В общепринятом смысле этого слова — нет.

— Расскажи мне, как ты жил все эти годы.

— Не слишком счастливо, мама, — не знаю, утешит ли это тебя… От чувства вины никуда не скроешься, оно проникает повсюду и портит даже самые радостные минуты жизни.

— Ты всегда ощущаешь ту вину, о которой говоришь?

— Если я и забываю о ней, то лишь на мгновение.

Уолт увидел, что мать улыбается, и от такой реакции на его слова внутри у него все замерло.

— А как там твой сын, еще жив?

— О да, он может протянуть в этом своем сумеречном мире еще десять-пятнадцать лет. Он совсем не узнает меня, — грустно произнес Уолт.

— Я уверена, что Черити винит во всем тебя и говорит, что так тебя покарал Господь.

— Вообще-то да… — удивленно протянул он.

— Вот дура! Я всегда считала ее недалеким человеком. — Розамунда села и жестом пригласила сына сделать то же. — Уолт, ты собираешься сделать большую глупость. Какой смысл признаваться во всем после стольких лет? Вся эта грязь попадет в газеты, зачем же бередить старые раны? Неужели ты думал, что я соглашусь продемонстрировать всему миру свое грязное белье и сделаться посмешищем для соседей? Так что я отвечаю «нет» — я не буду давать показания в твою пользу.

— Понятно, мама. Что ж, до свидания. — Уолт встал и пошел к двери.

— Сядь, Уолт, я еще не закончила. Я считаю, что ты достаточно настрадался, что пусть не общество, то хотя бы Бог наказал тебя.

Что-то в голосе Розамунды заставило Уолта замереть на месте. Он обернулся и, не отрывая глаз от ее лица, медленно прошел к дивану и опустился на него.

— Все эти годы я много думала — да и чем еще мне было заняться? Я любила твоего отца и ничего не могла с собой поделать: он был хорошим человеком, хотя я признаю, что иногда в него вселялись демоны. Он был жесток по отношению к тебе, а я была слишком слаба, чтобы как-то помочь. А еще меня ослепила любовь к Стиву. Уолт, я ничуть не оправдываю твоего поступка — это было бы слишком, — но в то же время не хочу, чтобы ты очутился в тюрьме. Ты мой сын, и, как оказалось, я все еще люблю тебя, — с достоинством произнесла Розамунда.

Уолту захотелось броситься к ней и крепко ее обнять, но он так и не сдвинулся места. Эта маленькая женщина до сих пор обладала огромной властью над ним, большим и сильным мужчиной.

— Мама, ты произнесла слово «люблю»?

— Да. Правду говорят: как ни старайся, ты все равно не сможешь разлюбить собственного сына. А я действительно пыталась это сделать. Когда ты приезжал сюда и стоял у дома, я еле сдерживалась, чтобы не открыть дверь и не броситься к тебе. Я так хотела тебя возненавидеть — но не смогла. Когда ты был далеко, мне было легко говорить: «Я не хочу тебя видеть», но теперь, когда ты очутился в этой комнате…

Голос Розамунды сорвался, а на глазах показались слезы. Она шмыгнула носом.

— Мама, мама… Если бы ты знала, как я по тебе скучал! — покачал головой Уолт.

— Я тоже, сынок…

Чуть позже они уже сидели в новой кухне (кстати, купленной на деньги Уолта, хотя его мать и не знала об этом), и Розамунда резала яблочный пирог.

— Насколько я помню, твой любимый… — улыбнулась она сыну.

— Да, мама. Всем известно, что ты печешь самые вкусные пироги на свете.

Разливая кофе по чашкам, Розамунда спросила:

— Так что ты намерен делать?

— Я сказал Черити, что собираюсь развестись с ней и готов заплатить ей значительную сумму. Она будет богатой, но, разумеется, все равно может пойти в полицию.

— Да кто станет ее слушать? Сам подумай: дамочка средних лет, которую оставил