Говорят, что настоящий лес, с кабанами, черникой и сотнями видов грибов, годных для разных засолок и других рецептов, есть в Шумерле, но говорят также, что Шумерля хочет отделиться, чтобы войти в Нижегородскую область. Чувашей в ней меньше, чем русских, а значение мордовского названия города теперь не помнят ни те ни другие.

7

Июль / Утă уйăхĕ —

месяц сенокоса

 Водяной (Вутăш)

Синий чебоксарский троллейбус проехал под зеленым кругом светофора, как и было предписано ему правилами человеческого общежития, а зеленый жук-бронзовка, движимый не правилами и электричеством, а вожделением, врезался в этот самый круг, сокрушил свой хитин и погиб, чем завершил сезон.

Свои сезоны, вроде театральных актов, идут в Чебоксарах с середины лета. Сезон белых цветов акации с их скабрезными акцентами в воздухе, сезон вишни, когда велосипедисты, не сбавляя хода, хватают ртом плоды, потом вот время бронзовок. Порядок нарушается, но известно, что все завершится в августе с его жарой и засухой, как обычно.

Золотистые крепкие жуки, что еще день назад коврами лежали на асфальте и живыми витражами шевелились на стенах, разом пропали. Возникла пустая пауза, как при смене декораций.

Июль, утă уйăхĕ, месяц сена, но и месяц еще много чего, а не только сухой пыльной травы, после смерти под лезвием вобравшей в себя человеческого труда не меньше, чем солнца при жизни. Месяц той же вишни, внезапного урожая грибов, букета, собранного женой по пути от магазина до дома, который в ее руках выйдет именно таким, а не каким-то другим; то есть время полного отсутствия мысли и воли. Столь короткое, необязательное время южного комфорта, еще и не каждый год выпадает погода. Время отвлечения на саму жизнь.

Букет стоит потом едва ли не до октября. В свой день равнодушная, не моя рука бросит его в печь.

В том июле у меня не получилось отвлечься на жизнь. То работа в выходные, то еще что-то до обидного пошлое.

— Надо бы вызвать сантехника, пока ничего не случилось, — сказал тесть.

— Я тоже слышала, как капает вода, — сказала теща.

— Почему ты сама не вызвала сантехника? — спросила моя жена Лена.

— Может быть, это не вода, а мне просто что-то кажется.

— Это точно вода, — рассердился тесть, — я вызову самого лучшего сантехника, какого знаю. Раньше он даже работал водителем троллейбуса в Москве.

 Сантехник почти не опоздал. Это был маленький чувашский мужчина с обычным набором крестьянских черт вроде худобы и крепко замешенного на поте загара, разве что его светлая рубашка была неестественно свежа. Из нагрудного кармана торчала ручка в синем уставном колпачке.

— Я поехал к вам на троллейбусе и чуть не опоздал. Никакой дисциплины, — сказал он.

— Там под раковиной что-то стучит, как капли, — сказал тесть.

— Сухо, — сказал сантехник.

Открылись и закрылись дверцы серванта. Теща и жена вышли из кухни, то есть изобразили свой уход.

— Раньше я работал водителем троллейбуса в Москве. Номер двадцать. От Белорусского вокзала до Серебряного бора.

— Никогда не ездил на нем, — признался я.

— Это был очень важный троллейбус, и я никогда не опаздывал.

— Неужели в Серебряный бор ездило так много людей? — удивился я.

— Конечно, ведь там рядом жил Ельцин. А еще ездили нудисты. Знаешь, кого так называют?

Та самая единственная чувашская рюмка завершила свой маршрут на моей остановке. Мне ничего не оставалось, как попытаться поддержать разговор, чтобы выйти на новый круг:

— Пожалуй, с нудистами мне было бы несколько проще познакомиться…

Наш гость улыбнулся.

Троллейбус будущего чебоксарского сантехника всегда прибывал на остановку в предписанное время. Полный электрических сил той же самой Волги, что и в Чебоксарах, пусть и слабой, изменяющей себе в узком московском канале, проживающей параллельную судьбу в турбинах Сходненской и Карамышевской электростанций, он вез пассажиров по их спешным столичным делам. Неизменные министры с портфелями и даже один рыжий, их спутницы в шубах, сетчатых чулках и с китайскими собачками на руках, солдаты президентского полка, шоумен Задорнов с улицы Осенней и простые голые москвичи.

— Не очень знаю запад Москвы. Это чужое для меня место. Можно запутаться в аксельбантах, — признался я.

И как же я мог не знать московский запад! Здесь генералы всячески мешали проезду общественного транспорта, создавали заторы, цеплялись друг за друга погонами и даже иногда дрались, разбрасывая вокруг фуражки и звезды из тяжелого желтого металла. Но был среди них и тот, кто ездил в Фили только на двадцатом троллейбусе, не вступал в конфликты с пассажирами и не носил пачкающую одежду, а однажды, прибыв заблаговременно на место назначения, отдал водителю воинское приветствие и сделал вид, что забыл на дерматиновом сиденье бутылку французского коньяка. Разные генералы населяют Западный административный округ Москвы.

— На следующий день вижу его на обычном месте, а на погонах уже по две самых больших звезды. И то спит, то смотрит в окно. Думает о чем-то. Не просто так повысили.

Но вот троллейбус остановился на конечной, подождал, пока его водитель прожует соленый огурец, и отправился по маршруту обратно в центр. На одной из остановок молодая коренная москвичка вышла из троллейбуса и уронила кошелек из кожи игуаны. Водитель пытался ее догнать, но не успел. Долго потом искали девушку по всем радиостанциям и телеканалам, но так и не нашли, а те миллионы рублей и немного валюты, что лежали в кошельке, троллейбусное начальство положило в свой сейф с кодовым замком. Комбинацию цифр выкупят потом у раздатчицы тарелок в предприятии общественного питания, заплатив тюльпанами с клумбы и совестью одного водителя, но в нужный час за железной дверкой обнаружится лишь заявление на отпуск без подписи, одеколон и удостоверение офицера КГБ.

— Вроде не капает, — сказал тесть.

— То ли капает, то ли нет. Надо еще посмотреть, — сказал сантехник.

— Вроде сухо, — сказал тесть.

Дверки буфета, а с ними и двери троллейбуса вновь открылись, я же нашел повод выйти из кухни и долго потом стоял на балконе над городом, уже знакомом мне больше Щукино или Филевского парка. Маленькие города легко полюбить, взять их в руки в виде сувенирного магнита на холодильник. Они не намного больше со своими расстояниями от администрации до вбитого в землю за последним огородом колышка с веревкой, которую запутывает в узел