ИЗ ВЕЩМЕШКА

Однако оставим детство на съедение детям. Представим себе попытки Пруденс, где бы она сейчас ни была, отвлечься от привкуса бессмысленности командировки. Ведь гарантии в дефиците. А тут еще этот радиоспектакль… Да, хотелось что-нибудь историческое. Но кого сегодня заинтересует история, пусть даже региональная, пусть даже переменчивая, острая и дырявая? С одной стороны, бесконечные бреши. С другой – сколько ни копай и ни бреши, все обглодано. Осенева сама предполагала порыться в дальних архивах, может быть, отыскать живых свидетелей. Быстрее всего на ум приходят рустикальные названия, что-нибудь грубо скроенное на посконный лад: «Комендант Кремля», «Конвоир», «Хутор Беличий», «Школьные доски мелового периода». Еще и плана нет, и мысли нет ни одной, даже самой завалящей, а шапка уже пошита, заглавие сверстано. Найти бы дневники очевидцев. Пруденс вычислила странную закономерность – по ее мнению, дневники чаще всего ведутся с февраля по май или с января по июнь.

А если разобраться? Пиши радиопьесу. С каких перепелов? С каких переполохов? Есть причины, информационный повод? Потребность слушательская? И кто будет играть, исполнять главные и второстепенные роли? Городской театрик закрыли, как предприятие напыщенное, смыслами не насыщенное, старомодное и убыточное. Ну и погорелое, разумеется. Динозавры, дескать, популярнее этих актеров, совершающих с постными лицами оцехопсизу – Особо ЦЕнное ХОждение По Сцене ИЗ Угла в угол. Не игра и даже не правда жизни, а безмозглое дефиле. Режиссеров нет. Денег – тоже. Вам еще дотации? Обойдетесь! Все кончилось скупым и скучным (к ночи – скабрезно-пьяным) бенефисом местной примы, которую, как и Ситного, но более заметно провожали на пенсию.

И вообще, для пьесы нужны ключевые слова, конфликты. Чем заполнить ее? Чем сможет она запомниться? Диплодоками в доках, потерянными документами, вещдоками, лодками, анархией и диахронией, хренью какой-нибудь, дискурсом и дерридой, дзеном и дефлорацией, девальвацией и дефолтом, дефектом фикции, дальниками, бездельниками, несчастными понедельниками, объявлениями в рекламной газете – сниму штаны со всеми удобствами, сдаю квартиру со всеми убийствами, меняю портрет Че Гевары на томик Борхеса или членский билет клуба буена виста, а цитатник Хуа Гофэна на видеофильмы про х-ню, у-ню, z-ню, просто ню, далай-ламу и единоборства восточные.

Вдоволь натерзавшись, Пруденс решила, что для составления плана пьесы, конспекта, синопсиса нужно попросту вспомнить все, о чем рассказывал старик Ситный. На такую мысль Настю натолкнули выдержки из тетради его друга Форбаева-Хюбшева, полкового писаря и канцеляриста. Развалин нашел их на чердаке и манерно презентовал Насте как находку века. Почему-то Пруденс ощутила родство с Тезеем, решив, что убьет сразу трех минотавров. Что это как раз та ниточка, которая позволит докопаться до истины, до подлинной истории Марева и Воздушного Брода. Лишь бы внести смысл в подлую командировку, увидеть и найти некое оправдание, поймать толику пользы от каприолей шефини, логику, а не шизофрению в ее словах. И если повезет, взять интервью у настоящих наследников тех, кто был замешан и причастен, раздобыть какой-нибудь десяток потомков. Или пяток. Вместо томов. Тогда можно и экскурсовода Хмарь Десятку приобщить, и исторические радиоспектакли на поток поставить (безработных актеров собрать, тех, кто еще не уехал, наверняка рады будут), и памятник Егору Степановичу Бидно, первому борцу за политические и информационные технологии, открыть торжественно. Водрузить вместо фонтана с термометром. Процитируем, однако, вышеозначенные тетради. Я сделал с них копии и, как обычно, не отказал себе в удовольствии комментировать. Комментарии в квадратных скобках.

«Небольшую станцию оглушил паровозный гудок. Яркий луч света прорезал ночной лес, будто бы на какой-то сосне установили прожектор. К перрону подкатила черная эмка. Из машины вылез высокого роста человек лет сорока пяти, в плаще и без шляпы, несмотря на холодную осень. [Неразборчиво]… остановился, выпустив солидный шлейф пара».

[Человек, конечно же, должен быть или успешным сыщиком, или верным сатрапом. Пар шел, видимо, от паровоза, а не изо рта.]

«Вооруженные до зубов бандиты, не торопясь, выходили из леса и делали перебежки к различным избам деревни. Неслышно подкатили подводы.

Шумел сильный стук. На дождь в дверь отозвалась женщина лет пятидесяти шести, взгляд ее был усталый и тревожный.

– Дай шороха напиться, хозяюшка, – буркнул Бидно и зашел в избу. Послышалось… Бидно выхватил из кармана револьвер и выстрелил в окно. Это был условный сигнал».

[Стук и дождь надо поменять местами. Напиться шороха – это круто. Но почему зашел, а не вошел? И еще интересно, чем руководствовался автор, столь точно определяя возраст бабули?]

«На закоптелом широком пне отдыхал Егор Бидно. Его вытянутое лицо с побелевшими усами и бородой было мрачным. Бидно всегда говорил мало, сухо, только по делу, был замкнут и недружелюбен».

[Ну что же, отличные данные для того, чтобы тебе поставили памятник!]

«– Коломин, Шкурычев, Шорохов, задание поняли? – весело спросил Ситный.

– Поняли, – протянул Коломин устало.

Остальные молчали. Ситный вскричал:

– Коломин, ёшкин кот, ты старший, ты за всех отвечаешь!

– Вот я и ответил. – Коломин отозвался бодрее.

Коломин – худощавый, среднего роста, Шкурычев помладше, а Шорохов повыше.

– Завтра же перебазируетесь, – закончил Ситный и поправил фуражку.

[Шороха напиться. Шорохов. Как говорил самый известный предводитель уездного дворянства, да уж! Летели три пошлых, сытых, упитанных крокодила, при этом самый голодный и скромненький плавал выше всех.]

Хутор представлял собою пять изб [многовато для ху!], в одной из которых никто не жил, и амбар. Лес врезался в него с двух сторон.

[Врезался, прорезал! Автор либо повар, либо хирург, либо просто любитель холодного оружия.]

– Первым делом надо организовать помещение, – выпалил Шкурычев.

– Правильно, – поддержал было Коломин, – ты сколько классов окончил?

– Четыре…

Шкурычев скор в словах. Он предвкушал возможность рассказать о себе, но, посмотрев на ухмылку Коломина, задохнулся:

– Э-э, так нечестно, я с тобой как с братом, а ты меня за дурачка принимаешь.

– Вот что, сейчас сбегай к Кузьмичу и возьми сена.

– Сена и здесь полно. – Шкурычев приложил пальцы к фуражке.

– На правильное место показываешь. Тем не менее беги. А