и сосредоточенный Есен, С блокнотом в руках поднялась на площадку Ольга.
— Ну, начинай!
— Ольга будет вести хронометраж! — сказал я.— Санька и Жаппас загружать печь! Есен управлять мульдой! У прибора — я. На-ча-ли!
Если говорить так, как пишут в газетах, то мирный бой за сталь шел беспрерывно восемь часов. Все получалось как надо. Я метался от одной печи к другой. Кри
чал на Жаппаса, который и так из кожи лез, чтобы загладить свою вину, подбадривал Саньку, шутил с Есе- ном. Мы закончили горячий ремонт печи и успели выплавить сталь за смену — все это заняло меньше времени, чем положено. Так мы выиграли драгоценные минуты.
— Сорок пять минут уже в запасе! — закричала Ольга, размахивая часами.
Когда подбежал Айдаргалиев; мы уже заканчивали разливку.
Яркое пламя озарило весь цех разноцветными бликами. Ослепительно белый ручей стали бежал по желобу и, разбрызгивая искры, разливался по ковшам.
Из всей работы я больше всего люблю момент разливки. Словно мы разливаем по черным ковшам солнце и отсветы его озаряют наши лица.
Лейся, лейся, сталь—мой пот, моя кровь, мое счастье! Завтра ты вернешься в наши дома телевизорами и холодильниками, чайниками и кастрюлями.
Льется сталь — мой пот, моя кровь, мое счастье! Завтра она повезет нас в Москву на «Ил-18».
Льется сталь — мой пот, моя кровь, мое счастье! Завтра она будет беречь мой покой континентальной ракетой, полетит спутником, понесет на себе к Луне человека.
Айдаргалиев раскрыл широко объятия и хотел меня поцеловать, но я нагнулся и поднял кочергу. Тогда начальник цеха поцеловал ничего не ожидавшего Саньку. И Санька вытер место поцелуя черным от сажи рукавом брезентовой робы. А Айдаргалиев смеялся и говорил:
— Мы спасены, ребята! Мы теперь им всем докажем!
Наш рекорд привел многих в недоумение. Над нами перестали подсмеиваться, приходили к нам в цех и смотрели на нашу работу. В таких случаях Санька говорил:
— Пожалуйста, учитесь. Мы с дорогой душой. У нас секретов нет, мы же не капиталисты какие-нибудь...
В воскресенье вечером меня позвал к себе Антон Иванович. Я надел новый костюм, темно-синий, модный, белую рубашку, нейлоновый галстук и пошел к директору.
Старик мой лежал на спине, и я бы не сказал-, что вид у него был жалкий. Даже наоборот. Он смотрел весело и чуть насмешливо.
— Ну, спасибо тебе, парень,— негромко сказал он.— Я знал, что ты умеешь дорожить честью!
Антон Иванович прикрыл глаза и вздохнул.
— Да вы не волнуйтесь,— сказал я.
— Нет, нет... Я думаю, что человек всегда так — что посеет, то и пожнет. Я не считаю себя хорошим садовником. Я простой труженик, но мне приятно сознавать, что вот такие парни, как ты, работают на нашем заводе...
— Антон Иванович, может быть, поговорим потом, а то Ольга ругаться будет...
— Нет,— твердо сказал Антон Иванович.— Давай поговорим... Я в жизни сделал две ошибки. Первая моя ошибка — Ольга. Ты знаешь, что она мне не родная дочь?
И тут я вдруг, и сам не знаю как и почему, понял все. Так вот что значит тот разговор, пронеслось у меня в голове. Его намеки. Его появление у кровати больного: вот что все это значит.
— Хисаныч? — спросил я.
Раскрылась дверь, и вошла Ольга. За ней, ступая на цыпочках, появился Айдаргалиев. Он остановился в ногах и, улыбнувшись, слегка поклонился.
— Вот этот приятный молодой человек — моя вторая ошибка! — нахмурился Антон Иванович.— Я делал на него ставку. Думал, что он заменит меня, а он...
Антон Иванович закрыл глаза и болезненно сморщился. Ольга махнула нам рукой на дверь, и мы вышли.
Айдаргалиев, белый, заложив руки за спину, вышагивал из угла в угол. Он, наверное, хотел дождаться Ольгу и поговорить с ней. Мне теперь это было не страшно, Я кивнул ему и вышел на улицу.
Стоял теплый вечер. С озера на город наплывал туман. Я пришел домой и застал Хисаныча. Он сидел на кушетке, зажав сигарету в руках, курил. Мама возилась на кухне.
— Вы что, меня ждете? — насмешливо спросил я.
— Тебя,— ласково ответил Хисаныч.— Есть разговор! Слушай, джигит, не сегодня-завтра директор отправится в лучший мир. Ольга останется одна. А я тебе давно хотел сказать, что Ольга — это...
Тут я спокойно взял его за шиворот, слегка приподнял и тряхнул. Потом вынес на лестницу, поставил на ступеньки и «ласково» сказал:
— Если ты, черт, шайтан, мухомор, не исчезнешь из нашего города, пеняй тогда на себя! Слышишь? А сейчас— бегом...— и я слегка шлепнул его ладонью по спине. Хисаныч вздрогнул, ожидая удара, потом скатился с лестницы.
Стало совсем темно, но звезд в туманном небе не было видно. Только у горизонта дрожала яркая белая точка. Она одна пробивала завесу тумана. «Что это за звезда? — никак не мог вспомнить я и вдруг засмеялся.— Это же зажгли электрическую звездочку на моей домне! Так вот что это была за звезда, самая яркая, самая светлая, путеводная звезда моей жизни...»
Что-то медленно опускалось мимо моего лица на землю. Я подставил ладонь и поймал лист тополя. Он был уже сухой и желтый.
«Вот и еще лето прошло,— подумал я.— Вот и еще на одно лето я стал старше».
Содержание
Старше на одно лето
Старше на одно лето
