– Святители! Пронесите! Спущусь вниз благополучно – пудовую свечку дома поставлю.

LXI

Наконец Николай Иванович Конурин и Перехватов достигли группы англичан. Николай Иванович рванулся от проводников, растолкал англичан и чуть не с кулаками ринулся на Глафиру Семеновну.

– Глашка! Тварь! Ведь это же наконец подло, ведь это бессовестно! Какое ты имела право, спрашивается?.. – воскликнул он, но тут голос его осекся.

Глафира Семеновна сидела на камне, бледная, с полузакрытыми глазами, без шляпки, с расстегнутым корсажем. Молодой англичанин поддерживал ее за плечи, около нее суетилась англичанка и давала ей нюхать спирт из флакона, пожилой англичанин совал ей в рот какую-то лепешечку, третий англичанин держал ее шляпку. С Глафирой Семеновной было дурно.

– Глаша! Голубушка! что с тобой? – испуганно пробормотал Николай Иванович, переменяя тон.

Глафира Семеновна не отвечала. Англичанин, державший в руке шляпку Глафиры Семеновны, обернулся к Николаю Ивановичу и, жестикулируя, заговорил что-то по-английски.

– Прочь! Ничего не понимаю, что ты бормочешь на своем обезьяньем языке. Глафира Семеновна, матушка, да что с тобой приключилось?

– Ох, домой, домой! Скорей домой… Вниз… – прошептала она наконец.

– Была ты на кратере, что ли? Опалило тебя, что ли? – допытывался Николай Иванович.

– Была, была… Ужас что такое! Скорей вниз…

– Да приди ты сначала в себя… Как же вниз-то в таком виде!.. Ведь до низу-то далеко…

– Я теперь ничего… Я теперь могу… – отвечала Глафира Семеновна, отстраняя от себя флакон англичанки и пробуя застегнуть корсаж.

– Все-таки нужно посидеть еще немного и отдохнуть. Но ты мне все-таки скажи: опалило тебя?

– Нет-нет. Огонь до меня не хватал.

– Но что же с тобой случилось?

– И сама не знаю… Взглянула, увидала полымя, и вдруг все помутилось… Страшно…

– Ах, даже полымя? – произнес Конурин и почесал затылок. – Господа, уж идти ли нам дальше?

– Да ведь уж пришли, так чего ж тут? Вон кратер, вон где клетчатый англичанин с проводником стоит. В двадцати шагах от нас, – указывал Перехватов.

– А как же жена-то? – спросил Николай Иванович.

– Боже мой, да ведь это минутное дело. Заглянуть и назад. А около супруги вашей господа англичане побудут. А то подошли к самому кратеру и вдруг назад.

– Глаша! Тебе ничего теперь? Можно мне на минутку до кратера добежать?

– Иди, но только, Бога ради, скорей назад.

– В момент. Вот тебе бутылка зельтерской воды. Отпейся. Видишь, муж-то у тебя какой заботливый, воды тебе захватил, а ты от него убежала.

– Да никуда я не убегала. Я вскочила в вагон, а кондуктор меня силой увез.

Пожилой англичанин, приняв от Николая Ивановича бутылку зельтерской воды, принялся откупоривать ее карманным штопором.

– Так я сейчас… – еще раз сказал жене Николай Иванович и крикнул Конурину: – Иван Кондратьич! Бежим…

– Нет-нет. Мне, брат, жизнь-то еще не надоела! – махнул рукой Конурин. – Люди в обмороки падают от этого удовольствия, а я вдруг пойду? Ни за что. Храни Бог, помутится и у меня в глазах. Помутится, полечу в огонь, а при мне векселей и денег почти на четыре тысячи. Я при твоей жене останусь.

– Идете вы наконец или не идете? – кричал Перехватов, тронувшийся уже в путь.

– Иду, иду. Нельзя не идти. Я уж дал себе слово во что бы то ни стало папироску от здешнего огня закурить, – отвечал Николай Иванович и ринулся за Перехватовым, но проводник потянул к себе веревку, которой Николай Иванович был обвязан по животу, и, удержав его порыв, погрозил ему пальцем и заговорил что-то по-итальянски.

– О, черт тебя возьми! Чего ты меня держишь на привязи-то, итальянская морда!

Но проводник подхватил его уже под руку.

– Будьте осторожнее, господин Иванов! Проводник рассказывает, что в тридцати шагах от этого места какой-то американец в прошлом году оборвался и вместе с землей в кратер провалился! – крикнул Перехватов.

Николай Иванович побледнел.

– Свят-свят-свят… Наше место свято… – прошептал он и покорился проводнику.

Проводник подвел Николая Ивановича к обрыву, указал пальцем вниз, в пропасть, опять забормотал что-то по-итальянски, отскочил от него на несколько шагов и натянул веревку, которой был обвязан Николай Иванович. Николай Иванович заглянул в пропасть и остолбенел. На дне пропасти с глухими раскатами грома вылетал громадный сноп огня с дымом и с чем-то раскаленным докрасна. Удушливый серный запах бил в нос и затруднял дыхание. У Николая Ивановича закружилась голова, и он еле мог закричать проводнику:

– Веди назад! Веди назад!

Тот потянул веревку и, схватив его под руку, снова забормотал что-то.

– Фу-у-у! – протянул Николай Иванович, не слушая проводника. – Вот так штука!

Перед ним стоял Перехватов, бледный и не менее его пораженный.

– Величественное зрелище… – шептал он и, улыбнувшись, спросил: – Что ж вы папироску-то от кратера не закурили? Хвалились ведь.

– Куда тут! Я воображал совсем иначе…

И Николай Иванович махнул рукой.

– Да… Тут и мужчина не робкого десятка может обробеть, а не только что женщина, – продолжал он. – Ничего нет удивительного, что с женой сделалось дурно!

– Однако же с англичанкой ничего не сделалось, – заметил Перехватов.

– Что англичанка! Англичанки какие-то двухжильные.

Минуты через две они были около Глафиры Семеновны. Она уже оправилась. Конурин накидывал ей на плечи ватерпруф. Пришел в себя от потрясающего зрелища и Николай Иванович.

– Трус! – проговорил он, хлопнув по плечу Конурина. – Был на Везувии и побоялся к кратеру подойти. Ведь это же срам.

– Ну, трус так трус. Ну, срам так срам. Подальше от него, так лучше. Что мне этот кратер? Чихать я на него хочу. Да вовсе этот кратер и не для нашего брата купца, – отвечал Конурин.

– Видел? – обратилась к мужу Глафира Семеновна. – Ведь это ужас что такое! Я как взглянула, так у меня под коленками все поджилки и задрожали.

– Катастрофа обширная! – отвечал тот. – Не то взрыв гигантского кораблекрушения, не то…

– Ну довольно, довольно… Давай спускаться теперь вниз. Где мой проводник?

– Как вниз? А на течение лавы не пойдете разве смотреть? – удивился Перехватов. – Наши проводники обязаны нас сводить еще на ручей лавы, вытекающий из кратера Везувия. Это с другой стороны кратера.

– Нет-нет, довольно! Благодарю покорно! Будет с меня и этого! – воскликнула Глафира Семеновна.

– Да ведь это, проводник говорит, всего в получасе ходьбы отсюда.

– Да что вы, мосье Перехватов! Я и от кратера-то еле пришла в себя, а вы еще на лаву какую-то зовете! Не умирать же мне здесь. Вниз, вниз, Николай Иваныч.

– Да-да, матушка. Достаточно нам и этого происшествия. И про здешнее-то место будем рассказывать в Питере, так нам никто не поверит, что мы были.

– Да уж и я скажу, что занесла нас нелегкая к черту на кулички! – подхватил Конурин. – Вот где настоящие-то чертовы кулички. Бежим, Николай Иванов, из поднебесья.

– Ну а я на лаву. Должен же я ручей из лавы видеть, – отвечал Перехватов. – Англичане туда отправляются, и я с ними.

– Скатертью дорога.

– Вам все равно придется ждать англичан внизу на станции, потому шарабан у нас общий, а уж меня извините, что я отстаю от вашей компании. Я приехал сюда для самообразования. Что я в дороге от моего савраса без узды через это нравственных страданий вынес!

– Не извиняйтесь, не извиняйтесь. С Богом… Мы вас подождем внизу. Нам еще с вашим саврасом придется повозиться: разбудить его, отпоить и вытрезвить, – отвечал Николай Иванович.

Перехватов примкнул к англичанам. Николай Иванович, Глафира Семеновна и Конурин, сопровождаемые проводниками, отправились в обратный путь.

– А как мы теперь по железной-то дороге спускаться будем? Спускаться-то страшнее, чем подниматься. Брр… – говорила Глафира Семеновна и, вздрогнув, нервно пожала плечами. – Даже и подумать-то, так мороз по коже…

– Пронесите святители до нижней станции! – прошептал Конурин.

Они чуть не бежали. Проводники шли вперед и поминутно сдерживали их, простирая перед ними свои палки.

LXII

Вниз по канатной железной дороге Ивановы и Конурин спустились без особенных приключений, хотя спуск вообще хуже действует на нервы, чем подъем. В вагоне Глафира Семеновна сидела зажмурившись и шептала молитвы. Николай Иванович сидел напротив ее и бормотал:

– Закрепи дух, закрепи дух, душечка, и вообрази, что ты на Крестовском с гор катаешься. Ведь точь-в-точь как с ледяной горы…

Он несколько раз порывался взять