Мужских рук в деревне точно не хватало, да ещё мастеровитых, в которых вся работа спорилась. С начала лета и до последних августовских дней Михаил приходил в деревню из своего холостяцкого убежища, работал в хозяйствах, принимал в качестве оплаты хлеб, овощи и молоко, иногда и мясо перепадало. В лесу водились и кабаны, и косули, только не желал монах даже звериную кровь проливать своими руками. Много её в битвах пролил. Однако рыбалкой не гнушался, частенько сиживая с удочкой на помосте лесного озера.

Деревенские детишки часто следили за Михаилом. Чем-то он вызывал их интерес. Наблюдательный отшельник тоже замечал их, но не прогонял, наоборот, свистульки им и рогатки ловко мастерил. Веселил ребятню. Но к озерным водам, по наказу старосты Антиповки, их не подпускал, хворостиной грозил наказать за непослушание. Деревенский слабоумный Тимоха, щуплый мужичок лет тридцати, как и дети, постоянно крутился возле избы монаха. К тому же его, как и всех сумасшедших, тянуло к воде. Слабоумного отшельник ни в свой дом, ни к озеру тоже не пускал. Михаил боялся, что дурачок потонет, и староста с него за недосмотр спросит. К озеру у местных жителей было своеобразное уважение, они в нём не купались, только изредка рыбу ловили, и то исключительно в светлое время суток.

С нарушителями этих традиций часто случались несчастья. Десять лет назад из петербургского университета приехал к озеру молодой преподаватель-натуралист. Целью он себе поставил изучение озера, про которое не пойми как прослышал и исследовал природу вокруг него. Болтал, что в озере водится уникальная древняя рыбина, которая там сохранилась с незапамятных времен. В пустующей на то время избе он поселился на всё лето, но неожиданно исчез через месяц. Местные заметили, что учёный прекратил в Антиповку приходить за продуктами. Искали его и уездные полицейские, и деревенские жители, и даже охотники. Каждый аршин вокруг озера обыскали. Но не нашли, как в воду канул. Предположив последнее, трое храбрецов рядом с берегом ныряли и с лодки несколькими связанными шестами прощупывали дно. Так же безуспешно. Почему рядом с берегом только? Да потому что стиснутое со всех сторон дубовым лесом таинственное озеро было очень глубоким, хотя по размерам и небольшим. Сам водоём имел почти идеально круглую форму и был около тридцати саженей в диаметре. Поэтому связанные шесты до дна попросту не доставали. Меряли глубину верёвкой с привязанным к ней камнем. Выходили невероятные двадцать саженей глубины, что было очень много для такого небольшого водоема. Причём камень извлекался со дна весь в блестящем голубоватом и очень липком иле. Такого в округе нигде было не найти. Поэтому опасались странного озера деревенские и детишек туда не пускали на всякий случай. А купаться от мала до велика ходили на речку Зазнобу, она им безопаснее казалась, хоть и вода прохладнее.

Наступили первые дни осени, и отшельник готовился к холодам со всем старанием. Он чинил обветшавший дом и завешивал сушилки стройными рядами просоленной рыбы. Запасся у местных провизией, чтобы хватило до самой весны, потому что по сугробам в Антиповку не набегаешься. По вечерам Михаил любил сидеть на деревянном помосте, выступавшем в воду на две сажени, обожал слушать лёгкую волну, которая плескалась об опорные столбы. К началу осени чистая озёрная вода позеленела, рыбы стало меньше, но водоём всё равно манил к себе монаха.

Была у Михаила любимая вещица: книга со стихами про море, путешествия и бушующие волны. Вот и любил отшельник, находясь в уединении, читать себе вслух строки о бескрайних морских просторах, сидя при этом на любимом помосте. Читая стихи, представлял себе седовласый мужчина, что вокруг него бескрайний океан, видел величественные парусники, рассекающие бурные волны. Так и проводил он короткое время отдыха.

В один из тёплых сентябрьских вечеров Михаил сидел на помосте в раздумьях, прочитав перед этим вслух очередной стих. Он вспоминал прожитую жизнь и не заметил, как вокруг стало необычайно тихо. Над успокоившейся поверхностью озера пронёсся неизвестно откуда взявшийся филин, ухнул и скрылся в густой чаще. Отшельник просидел на помосте до наступления темноты, пока на потемневший небосвод не взошла полная луна, окрашенная в багровые тона, а по озеру не поползли мутно-серые клочья тумана. Седые клубы двигались над водой, подтапливали берег, захватывали пространство под помостом. Если бы на Михаила кто-то посмотрел со стороны, то могло бы показаться, что седой человек восседает на облаке, которое под ним колеблется и будто дышит.

Это завораживающее зрелище оставалось в таком состоянии недолго. Озёрная вода вдруг забурлила, разошлась концентрическими кругами от центра водоема к берегам, сгоняя покорившийся туман и освобождая водную гладь. Потом озеро успокоилось столь же быстро, как и взволновалось. Взгляд Михаила упал на центр блестящей лунной дорожки на воде, и там, совсем близко к помосту он увидел… голову прекрасной, светловолосой девушки и её обнаженные плечи. А лицо незнакомки было необычайно привлекательно. Монах Михаил за долгие годы службы успел побывать во многих странах, был близок со многими красавицами, но эта превосходила их всех. Правильные благородные черты, слегка подсвеченные синевой выразительные глаза, небольшой, аккуратный нос, манящие пухленькие губы.

Михаил непроизвольно попробовал найти во внешности нежданной гостьи хотя бы один дефект, но не смог. А затем девушка выскользнула из озера на помост и растянулась на влажных от тумана настильных досках, как раз позади монаха, отрезав тому путь домой. Однако онемевший от восхищения красотой незнакомки отшельник и не собирался никуда уходить. Он не отводил взора от абсолютно обнаженной девушки, призывно разлёгшейся перед ним. Только одна вещь встревожила Михаила. Когда загадочная красавица забиралась на помост из ночного озера, ему привиделось, что её изящные ножки составляют нечто целое, оканчивающееся широким, двойным плавником, сама она слишком блестела в неверном лунном свете. Впрочем, через секунду длинные ноги девушки стали абсолютно нормальными и изысканными и вызывали у мужчины совсем не тревожные чувства.

— Ты… кто такая? — выдохнул отшельник, ощущая неодолимую тягу к нежданной гостье. Он почувствовал горячую волну