— Лянь! — я хотел сорваться, но было уже поздно.

Лянь Чжоу шагнул вперёд сам. Топоры скрестились, встречая удар.

Звук был таким, словно столкнулись две горы. Волна пламени ударила в его лицо, когти полоснули по плечу, оставив глубокие раны. Но он не отступил ни на шаг. Его ноги вросли в землю, мышцы вздулись, и он, зарычав, отбросил зверя назад.

— Ты не пройдёшь! — его голос был хриплым, но в нём звенела ярость.

Лев снова бросился, и началась дуэль, от которой все вокруг затаили дыхание. Лянь Чжоу крутил топоры, превращая их в вихрь. Удар за ударом он сдерживал напор зверя, рубил по лапам, по морде, по горящей гриве. Искры, кровь и огонь смешались воедино.

Солдаты, вдохновлённые его стойкостью, сомкнули ряды и начали теснить остальных зверей, не давая им прорвать оборону.

— Лянь, держись! — крикнул я, но он будто не слышал. Его глаза горели, он был весь в бою.

И тогда настал миг. Лев прыгнул снова, раскрыв пасть, и Лянь Чжоу, из последних сил вонзив топоры в землю, схватил его за гриву и рванул вниз. Зверь рухнул, теряя равновесие.

— Сейчас! — проревел он.

И в этот миг с фланга взмыл Ван Шун. Его меч вспыхнул ослепительным светом, рассёк воздух и, словно небесный гром, упал на шею зверя.

Огненная грива вспыхнула ещё ярче — и тут же угасла. Голова льва с глухим стуком покатилась по земле.

Толпа солдат взревела. Впервые за всё время их крик был не просто отчаянным, а ликующим.

— Лянь Чжоу! Лянь Чжоу!

А он лишь сплюнул кровь и, пошатнувшись, снова поднял топоры. Его плечо было изрезано, лицо залито кровью, дыхание рваное, но он стоял.

— Ещё живы? Тогда не стойте! — рявкнул он, и его отряд снова ринулся вперёд, сметая врагов, словно коса по густой траве.

Я смотрел на него и понимал: сейчас передо мной был не просто мой ученик. На моих глазах рождался воин, которого будут помнить.

Тишина упала на поле боя только тогда, когда последний зверь затих в крови. Его тело ещё дёргалось в предсмертных судорогах, а по склонам деревни уже катился низкий гул голосов людей — тяжёлое, хриплое дыхание выживших.

Мы отбили волну. Ещё одну.

Я медленно опустил Флаг Пяти Стихий, вонзив его в землю рядом. От пальцев до плеча шла дрожь, мышцы гудели, как натянутые струны. Ци в меридианах была почти пуста, словно высосанная до дна. Я вдохнул запах крови, гари и раскалённого железа, и только тогда понял — мы всё ещё живы.

Но цена…

На каменной дороге перед воротами лежали тела. Сломанные, изуродованные, растоптанные когтями. Люди в серых доспехах, мои люди, кто ещё утром смеялся у костров и ел похлёбку. Теперь они лежали неподвижно, их глаза остались открытыми, смотря в небо, которое никогда больше не увидят.

— Пятьдесят… — прошептала Сун Мэй, держа в руках список, куда уже начали заносить имена павших. Её голос дрожал, но она не позволяла себе сорваться. — Пятьдесят мёртвых. Около сотни ранены.

Слова ударили сильнее, чем когти любого зверя.

Я оглянулся. Повсюду носились целители, пытаясь заткнуть рваные раны, прикладывая травы, вливая в пострадавших Ци. Кто-то выл от боли, кто-то уже терял сознание. Земля под ногами стала чёрной от крови, и я чувствовал, что этот цвет останется здесь навсегда.

— Мы… мы держались, — тихо сказал Ло Цзюн, опираясь на клинок. Его броня была пробита в нескольких местах, лицо в царапинах, но глаза горели так же ярко, как в начале боя. — Лянь Чжоу и его люди хорошо справились.

Я перевёл взгляд. Лянь Чжоу стоял посреди поля, опираясь на топоры, плечо было всё ещё в крови, но он не падал. Его отряд тоже выстоял, хоть и потерял нескольких. Воины из его двадцати смотрели на него так, будто перед ними был герой из древних легенд.

Сквозь дым и гарь поднимались стоны. Солдаты поднимали тела павших и складывали их в ряд. Кровь стекала по камням, и каждый шаг отдавался в груди тяжёлым эхом. Люди смотрели на этот ряд молча. Никто не плакал. Война уже научила их: слёзы прольются потом, если будет на то время.

Я шагнул вперёд и сказал громко, так, чтобы слышали все:

— Сегодня мы потеряли пятьдесят братьев и сестёр. Ещё сотня ранена. Но ни один из них не умер напрасно. Они не отступили, когда звери прорвали стены. Они встали лицом к лицу с ужасом — и сдержали его. Их кровь — это наш рубеж. Их жертва — это наша жизнь.

Солдаты подняли оружие. Гул прошёл по рядам, гул боли и решимости.

— Мы будем помнить! — выкрикнул кто-то из толпы.

— Мы будем помнить! — подхватили остальные.

И это звучало как Небесная Клятва.

Я стоял посреди разрушенной площади, глядя на разбитую плиту формации, и жесткая правда обрушилась на меня. Барьер рухнул, и Юань Гун подтвердил: плита мертва.

"Какой смысл в героизме, если он приведёт к бессмысленной смерти?" — пронеслось в моем сознании. Мой путь — выживание и возвышение, а не самоубийственная оборона. Моя обязанность — сохранить жизни людей и вложенные в них силы.

— Юань, — мой голос был тихим, но непреклонным. — Плита не подлежит восстановлению здесь и сейчас.

— Так и есть, командир, — его губы дрожали. — Без десятка камней и недели работы… это просто камень.

Я поднялся, отвернувшись от разрушенного рубежа. Мои ученики — это ростки будущей секты, а не пушечное мясо. Отступление — это стратегический маневр, который позволит нам пополнить ресурсы и укрепить позиции у нового руководства Штаба.

Я уже собирался отдать приказ о скрытом отходе под покровом ночи, когда над далёким северным горизонтом вспыхнули два огромных сигнальных огня.

Они были фиолетовыми и зелеными.

Капитан Ван Шун, стоявший рядом, резко выпрямился.

— Сигнал, — произнес он чеканно, его лицо мгновенно стало деловым.

— Зеленый — угроза с фланга. Фиолетовый — немедленно отступить к точке сбора. Это код мобилизации, который нам передали перед отправкой, — подтвердил я, мой взгляд встретился с взглядом Ван Шуна. — Главный Штаб приказывает первой линии вернуться.

Ван Шун выдохнул с облегчением, и его дисциплина взяла верх над тревогой.

— Приказ есть приказ, командир. Я готовлю регулярные войска к отходу.

— Сун Мэй! — я повернулся к своей ученице. — Отряд разведки и Минь Цянь — немедленно собрать все ядра и боевые