Кто-то дёрнул его за ногу, и тело соскользнуло с крыши, поднялось в воздух, увлекаемое жадной тварью. Кровь прилила к голове и Нае почувствовал отголоски боевой песни. Когти разжались, кошмар выпустил добычу. От удара о землю Нае совсем потерял себя и почти с радостью принял собственное беспамятство.

*****

— Найрис… — пробуждение было ничуть не приятней. Всё тело болело, в ушах стояли крики кошмаров. Худшее случится, если сейчас он откроет глаза, и снова увидит бугристую, тёмную кожу или жадную смердящую пасть. Хоть бы Поющие их отогнали.

— Я… — Нае открыл глаза. Он дома. И тётушка рядом. Значит, всё закончилось благополучно? — здесь.

— Хвала спящему Демиургу! — с облегчением воскликнула тётушка воздевая руки к высокому потолку, — мне сказали, ты сильно пострадал там. У Сиалы самая животворящая песнь, она быстро поправила тебе здоровье. Что за беспечность, оставлять детей в дозоре! Я непременно скажу об этом старейшинам!

— Мы сами предложили, — во рту какая-то каша из звуков. И язык сухой и неповоротливый. — Валк оставил нас ненадолго… Он отошел поужинать. Он успел?

На это тётушка склонилась к самому лицу. Принюхалась. Ее нити дара на щеках пылали ярче её гнева.

— Он успел, — недовольно подтвердила тётушка, — если бы он не успел, я бы лично выпотрошила его похлеще кошмара.

— Валк очень силён, — вздохнул Нае, борясь с подступившей тошнотой. Это от криков кошмаров. Они бьют больнее кулаков. В этом и опасность.

— Сегодня тебе ещё позволено отлежаться, а завтра тебя ждут на совете Старейшин, — отрезала тётушка.

— К-как? Зачем? — Нае даже забыл о своём недомогании, о разбитом теле и о кошмарах.

— А ты как думал? Зачем ты остался там, в саду, когда должен был бежать, Найрис? Тебя могли убить! Твари Пустоши всегда охотятся за нами! Ты же знал! О чём ты думал!

— Я думал… — Нае лихорадочно вспоминал, что же его остановило от бегства, — я хотел убедиться…

— Валк говорит, ты выдержал атаку кошмаров, и даже не одну, — тётушка погладила по руке, голос её звучал успокаивающе, отчего наоборот стало тревожно, — что из тебя выйдет хороший Поющий, если тебя возьму в Консонату.

— Нет!

— Старейшины выбрали тебя претендентом.

— Зачем? — он приподнялся на локтях, — Мне здесь хорошо! Я не хочу!

— Это не ты решаешь, — под напускной строгостью таилась тревога, — время пришло, и Старейшины решат, кто отправится от нас.

— Тётя! — Нае бессильно упал на подушку, набитую душистой травой, — пожалуйста! Я не хочу! Ты сама говорила, что там люди! Они нас ненавидят!

— Я не говорила такого, — невозмутимо возразила тётушка, — они нас не любят. Но не ненавидят. Это разница.

— Но…

— Т-ш-ш, — тётушка покачала головой, — разве ты не хочешь порадовать Спящего Демиурга песней? Там тебя этому научат…

— Но… — даже аргументов не нашлось. Уехать из общины, возможно, навсегда, никогда не увидеть ни Солу, ни тётушку, ни брата никого никого из знакомых лиц. Попасть в тот большой, незнакомый, пугающий, враждебные мир о котором все говорят, что он порождение кошмарного сна Спящего Демиурга. И лишь Поющие маги Консонаты могут успокоить творца, заставить реальность перекроить правила игры и разогнать покров облаков, чтобы выглянули неяркие светила. Доля почётная, но тяжёлая. Отец с матерью сгинули, не сумев одолеть кошмаров. А в них было больше силы. — Могу я отказаться?

— Нет, милый, не можешь, — в голосе тётушки послышались тёплые, обволакивающие ноты, — это важно для всех. Подумай, сколько пользы ты принесёшь нашей земле.

— Я не хочу! — выдохнул Нае и тотчас пожалел, потому что светлые сиреневые глаза тётушки увлажнились и затуманились.

— Я понимаю, — она ласково погладила по руке. — Это тяжёлая ноша. И, боюсь, последнее происшествие — будет самое лёгкое, что может с тобой произойти. Не каждый выдерживает такое. Ты — сможешь.

— Мы же говорили об этом! — предпринял Нае ещё одну попытку, — что я останусь акустиком здесь, в садах.

— Милый, — тётушка поправила одеяло, — тебе ли не знать, как тяжело Хору удерживать мир в равновесии. Люди стараются как могут, от нас тоже нужен вклад. И мы помогаем. Кому как не нам, Найрис? Мы стоим у истоков его создания.

Нае бессильно отвернулся. Значит, всё решено. Спорить бесполезно.

*****

На совет Старейшин тётушка попросила надеть церемониальную тунику в цветах рода Нер’Рит: алый и белый. Нет ничего глупее отправляться на собственную казнь, как на праздник, думалось Нае, когда тётушка тщательно расправляла складки одеяния у мутного желтоватого зеркала. Нае видел себя — угловатый подросток в красно-белом балахоне с широченными рукавами до пят. Большие полупрозрачные уши топорщились в обе стороны, как два листа делии, горящие синим от волнения нити дара поднялись от шеи к щекам, разбегаясь по темной сиреневой коже как ручейки от реки. Огромные глаза цвета выцветших сумерек смотрели со страхом. Таким его увидят Старейшины. Позорище. Нае постарался вздохнуть поглубже, чтобы успокоиться. Хоть бы нити не горели так ярко.

— Ничего, — увещевала тётушка, раскладывая тяжёлые складки в полном соответствии со своим чувством прекрасного. — Не ты первый, Найрис. Твой брат тоже учился там.

— Он уехал навсегда, тётя, — возразил Нае, — мы его никогда больше не увидим.

— Зато он приносит пользу нашему миру, мы гордимся им, как будем и тобой…

— Мной можете не гордиться, — дерзко фыркнул Нае. Какая разница? Если всё уже решено, какая разница, кому сейчас наговорить дерзостей. Неизвестно, что будет потом.

— Придержи язык, — строго проговорила тётушка и закрепила на лбу обруч со знаком семьи — спираль с абрисом крыла по краю. В семье Нер’Рит традиционно рождались Поющие маги. Никто и не ждал иного. Нае надеялся сломать традицию, но ему, похоже, не дадут. — И не смей дерзить Старейшинам, слышишь? Иначе твои родители не смогут гордиться тобой.

— Они и так не смогут! — горячо возразил Нае, — Тётя! Их больше нет! Некому гордиться, понимаешь!

— Найрис! — тётушка схватилась за середину груди, там, где у энуаров сердце, — что за дерзости я слышу!

— Всё равно, — Нае махнул рукой в рукаве до пола. Что за глупость эти церемониальные тряпки? Даже носа не почесать, да и ходить трудно.

Тётушка покачала головой и начертала знак в воздухе. Нае обречённо взглянул на неё. Опять она затворила ему голос, лишая возможности возражать.

— Пошли, — она нащупала руку в складках одеяния и повела племянника в зал совета.

Они шли по плохо освещённым коридорам и Нае