— Думаешь, услышит Господь?

— Господь всех слышит, не каждому отвечает.

— Повенчать меня можешь, отец Вавила?

— А ты крещёный?

— Вот крестик, — Лемнер достал из-за пазухи крестик на серебряной цепочке, подарок Ланы.

— Когда, с кем венчаешься?

— В Бухмете есть церковь Пресвятой Богородицы. Возьмём город, жена приедет, и мы обвенчаемся.

— Не боишься в том храме венчаться?

— Чего бояться?

— Был храм Богородицы, стал храм Дьявородицы. В этом храме Россию казнят.

— Ты, отец Вавила, не пропадай. Город возьмём, тебя найду, и в храме меня обвенчаешь!

Священник согрел руки о кружку с чаем, перекрестил Лемнера и вышел. Крёстное знамение обожгло, словно хлестнули крапивой.

Штурм квартала «Альфа» начался на рассвете, когда небо чуть теплилось над линиями плоских крыш. Девятиэтажки высились мутными брусками, с черными, без огней, окнами. Лемнер в бинокль, в водянистый плавающий круг, видел, как рота «пушкинистов» грузится на бэтээры, и машины осторожно ползут в развалинах, пробираясь к рубежу атаки. На пустыре у домов виднелись выгоревшие, на осевших ободах, легковушки, поломанная детская карусель, цистерна на двух колёсах. Всё это заслонит штурмовиков, когда они спрыгнут с брони и под пулемётным огнем побегут к подъезду.

— «Комок»! «Комок»! Я — «Пригожий»! — Лемнер связывался с головным бэтээром. — Не торопись! Следи за соседом!

Командный пункт хрипел голосами. Начальники артиллерии, авиации, танкисты рыкали, зло мешали друг другу, рявкали в рации позывными. Вава плющил о рацию толстые губы. Лемнер перехватил у него управление боем.

— «Комок»! «Комок»! Я — «Пригожий»! Левый фланг голый! Смотри налево, «Комок»!

Начинало бахать, свистело, превращалось в рёв. Снаряды уходили в дома, в глубине полыхало, словно в окнах зажигали лампы. Рыжий огонь перелетал с дома на дом, и дома осыпались, в фасадах появлялись рваные дыры, в них тускло горело. Гаубицы с удалённых позиций месили квартал. Им отвечали украинские самоходки, над головами ревело, за спиной, в близком тылу, взрывалось. Крыша, где угнездился под маскировочной сеткой командный пункт, дрожала, дребезжала. С дальней дистанции открыли огонь танки. С воем промчались реактивные снаряды, сжигая вокруг себя воздух. Лемнер видел, как осел край дома, и оторванная глыба повисла на арматуре.

— «Лопата»! «Лопата»! Я — «Пригожий»! Работай по крайней высотке!

Плоские вершины домов начинали оседать, проваливались, превращались в зубья.

Небо неохотно светлело, полное гари.

Квартал «Альфа» горел, его сметали, вырубали из земли, а он цеплялся, и его крушили.

«Тебе, любимая!» — Лемнер яростно провожал вихри реактивных снарядов. Они валили стены, покрывали землю косматой шерстью взрывов, били множеством красных, зелёных, жёлтых молний. — «Тебе, любимая»! — выдыхал он со свистом.

Невидимая, в мутных дымах, заслоненная уступами зданий, в квартале «Дельта» пряталась церковь. К ней пробивался Лемнер, к ней прорубали туннель установки залпового огня, к ней долбили проход танки, на неё нацелились бэтээры.

— «Комок»! «Комок»! Я — «Пригожий»! Выходи на рубеж атаки!

Лемнер брал Бухмет не во имя Русской Победы, не во славу русских войск. Он брал Бухмет, чтобы дойти до церкви и в отблесках боя, среди вспышек и грома, обвенчаться с Ланой.

«Тебе, любимая»! — повторял он, сжав зубы и раздвинув губы. На лице его блестел жуткий и счастливый оскал.

«Бэтээры» с пехотой притаились в развалинах, упругие, готовые слететь с тетивы. Гаубицы раздолбили этажи и подъезды ближних домов, перенесли огонь в глубь квартала.

— «Комок»! Я— «Пригожий»! Атакуй!

Бэтээры, как длинные змеи, скользнули вперёд. Лемнер в бинокль видел грязно-зелёные ромбы машин, тёмные, прилипшие к броне комки пехотинцев, профиль Пушкина, как белый мазок, заслонённый ногами солдат.

«Тебе, любимая!» — яростной мыслью посылал бэтээры в атаку.

На небе, среди чёрных дымов, появилась заря, длинная, красная, как ватерлиния. Бэтээры ушли из развалин, приближались к домам по двум направлениям, один к кладбищу сгоревших легковушек, другой к карусели и двухколёсной цистерне.

— «Комок»! Я — «Пригожий»! Ссаживай пехоту! — командовал Лемнер, но не в рацию, а в окуляры бинокля. На железной крыше своим нетерпением, страстью он гнал бэтээры по пустырю под алой зарей.

Он видел, как сыплются с брони комочки солдат, рассеиваются, как семена. Бэтээры замедляют ход, медленно ползут за солдатами, и у пулемётов начинает мерцать, курсовые и башенный пулемёты бьют по нижним этажам и подъездам, прикрывая пехоту. От дома, из чёрной дыры на фасаде вылетает пушистая трасса, мчит к бэтээру, промахивается, поднимает короткий взрыв. В оконных проемах начинают трепетать огоньки. Пехотинцы перебежками, хоронясь за легковушками и цистерной, приближаются к фасаду. Лемнер слышал стук их сердец под бронежилетами, удары подошв в утоптанный снег, чувствовал, как пахнут сгоревшая пластмасса и резина легковушки, как веет бензином пустая простреленная цистерна.

— «Комок»! Я — «Пригожий»! Вперёд! Не сметь залегать! — кричал он в морозный воздух, видя, как ожили на этажах пулемётные гнезда, и под разными углами бьют из проломов гранатомёты, и бэтээры, уклоняясь от попаданий, колесят по пустырю, отступают, прячутся в развалинах. Пехота втянулась в подъезды, высотка проглотила два взвода и замерла. Грязно-белый изрезанный колёсами пустырь, тёмные дырки взрывов, два убитых штурмовика, похожие на плывущих кролем пловцов, и красная лента зари, как та, что носили царские камергеры.

Артиллерия лязгала в глубине квартала «Альфа», в стороне со свистом закипавшего чайника проносились реактивные снаряды. Но высотка молчала. Она пережёвывала ворвавшиеся в неё два взвода. Беззвучная снаружи, внутри она чавкала, скрипела зубами, булькала и давилась. Лемнер с крыши, опустив бинокль, видел теменным оком взбегавших на этажи штурмовиков. Грохотали гранаты, дергались сжатые в кулаках автоматы, распахивались двери квартир. Схватывались на лестничных клетках, клубками катались по ступеням, падали с этажей, блестели ножами, давили кадыки, рвали пальцами рты. Высотка съедала штурмовиков. Проглотила два взвода, отхаркивала уцелевших, провожала кровавыми плевками.

Лемнер видел, как из подъезда выбежали трое, без оружия. Побежали по пустырю, двое быстро, третий волочился прихрамывая. Двух уложили у детской карусели, они легли на снег, не добежав до красных и жёлтых люлек. Третий, хромая, добрался до пробитой цистерны и укрылся за её вздутым боком.

Лемнер в бессилии бил кулаком по крыше, и железо гремело.

— «Штык»! Я — «Пригожий»! Атакуй, мать твою! — посылал он в бой подкрепление.

Церковь, спрятанная в районе «Дельта», была готова к венчанию. Лемнер был жених, прорубался к алтарю.

Он видел, как Вава машет руками над головами командиров, и те словно уклоняются от ударов, хватают рации, кричат в рации и телефонные трубки.

— «Штык»! Я — «Пригожий»»! Готовь второй взвод! Тебя поддержат вертушки и танки!

Два танка, неуклюжие, как навозные жуки, пробирались в развалинах, искали позиции. Прострекотало, протрещало над крышей, накрыло блеском винтов и пятнистыми