Мы сдружились с молодой женщиной. У бедняжки был грудной ребёнок, полугодовалый малыш. Наверное, им, а точнее матери, потому что ребёнок ещё ничего не понимал, пришлось тяжелее всех. Мужа у этой девушки не было, и мы не спрашивали, где он, ведь он вполне мог оказаться военнослужащим ВСУ. Мама иногда отдавала этой девушке свою порцию еды, потому что та кормила малыша грудью, а молоко и так с трудом шло. Также мы водили её к себе в квартиру, чтобы она могла изредка помыть ребёночка и помыться сама.

Одному богу известно, как малыш выжил. Как он не подцепил какую-нибудь кишечную инфекцию или ещё какую заразу, осталось загадкой. Но я рада, что так получилось.

Порой я плакала, смотря, как они спят на холодной земле подвала, подстелив под себя одеяла. Такие беззащитные, никому не нужные. Ужасно.

И вот однажды в подвал спустился Денис в сопровождении ещё нескольких военных. Освещая лица присутствующих – грязные и уставшие – они принялись выкрикивать призывы идти с ними тем, чьи родственники сейчас сражаются на стороне Украины. Они говорили, что, когда русские придут, их проверят на предмет связей с ВСУ и всех расстреляют после мучительных пыток. От их слов становилось страшнее прежнего, но я старалась об этом не думать. Я вжалась в угол, а мама меня прикрывала. Мы боялись, что Денис меня заберёт, если увидит.

И он увидел.

Сначала маму, а потом и меня. Он сел рядом и нормальным, спокойным тоном попросил пойти с ним. Я сказала, что не хочу. Он уговаривал меня недолго, но всё же не забрал силой, чего я опасалась больше всего. «Вы все сдохните, дура, – сказал он тогда, – а русские будут плясать на ваших костях». Эти слова в тот момент звучали правдоподобно.

Несколько человек ушли с ними. Видимо, у них были родственники из числа военных. Другие опускали взгляды, потому что боялись, что их заберут либо расстреляют.

И вот тогда случилось самое страшное. Один из тех мужчин, что пришли с Денисом, как мне кажется, он был их командиром, назвал фамилию. Он искал девушку с ребёнком, и ею оказалась Оля, та самая, с которой мы сдружились. Она не реагировала, но военные не уходили, тщательно рассматривая лица всех присутствующих. Когда они дошли до неё, командир, или кто он там был, достал телефон, посмотрел на экран, наверное, у него была фотография, и сказал ей пройти с ними.

Оля заплакала. И вслед за ней заплакал её малыш Ваня. Она сказала, что не хочет никуда идти, но мужчина был неумолим. Он заявил, что либо она пойдёт сама, либо они потащат её силой. Я не знаю, как повела бы себя на её месте, она просто сжалась в комочек и руками закрыла ребёнка, словно пытаясь оградить его от ужасов этого мира.

Рация у этих солдат не прекращала кричать, и они заметно психовали. Командир, обозлённый, схватил девушку за руку и потянул на себя.

«Нет»! – прокричала Оля, ища взглядом поддержки окружающих. Она смотрела на мужчин вокруг, но те ничего не могли сделать. Я не готова их осуждать. Если с нами хоть как-то церемонились, то с мужчинами разговор был коротким. Солдаты вооружены и агрессивны, они могли расстрелять любого, кто представлял для них хоть малейшую угрозу.

Ольгу всё-таки подняли, она рыдала и молила, чтобы их с ребёнком оставили в покое. Потом, не дождавшись ни от кого помощи, поддавшись неведомому порыву, от безысходности, она ударила того человека, командира. Не выпуская из рук ребёнка, она дала ему пощёчину, а потом, ожидая ответной реакции, укрыла кричащего в истерике малыша.

Солдат обозлился. Я видела, что он сейчас кинется на неё. В его глазах, освещённых светом фонариков, читался гнев. Не знаю, что побудило меня вступиться за Ольгу – страх за неё, малыша или просто поиск справедливости. Я инстинктивно бросилась на её защиту, причём так стремительно, что даже мама не успела меня остановить. Собственно, она и не ожидала от меня ничего подобного.

Я втиснулась между мужчиной и Ольгой, преградив таким образом ему путь. Я стояла лицом к нему, причём так близко, что слышала запах его дыхания – запах крепких сигарет вперемешку с чем-то ещё, возможно, алкоголем.

Этот солдат, недолго думая, схватил меня за волосы и отшвырнул как куклу. Силы ему было не занимать. Мама закричала и бросилась ко мне. Обняв, отвела в сторону.

Несмотря на боль, я наблюдала за развитием событий, но уже без особого рвения помочь Ольге, за что корю себя до сих пор и вряд ли перестану корить до конца жизни. Я думала, Денис вступится за меня, но он стоял как отрешённый, даже не шелохнулся, лишь мельком взглянул в мою сторону. Видимо, у того командира был серьёзный авторитет среди подчинённых, отчего осуждения его действий не было даже в глазах подопечных.

Этот солдат попытался схватить Олю за руки и потащить, но та слишком крепко сжимала ребёнка. Тогда он ударил её по лицу. Один из гражданских мужчин рядом дёрнулся, наверное, хотел помочь, но другой солдат навёл на него автомат и чем-то щёлкнул. Я не разбираюсь в оружии, но, судя по лицу того мужчины, он понял, что его могут сейчас расстрелять и никто этому не помешает.

Оля разрыдалась сильнее, а этот их командир, потрепав её за волосы, ударил повторно. Тогда она почти выронила малыша, но солдат вовремя его схватил. Он взял ребёнка, не говоря ни слова, развернулся и передал Денису, стоявшему неподалёку.

– Уходим. Этого достаточно.

Группа военных направилась к выходу, но мать, у которой только что отняли малыша, кинулась им вслед. Она набросилась на командира сзади и повисла мешком.

Солдат легко сбросил её с себя и, разъярённый, ударил автоматом в голову. Мы и очнуться не успели, как увидели Ольгу, лежавшую на полу.

Я услышала тогда ужасный звук, словно её череп раскололся. В тишине, когда каждый боялся даже дышать, а несчастный Ваня наревелся и тоже замолчал, тот звук слышался очень ясно. В душе у меня зародились самые страшные мысли.

Командир оглядел людей, а потом дал команду уходить. В последний момент я посмотрела на Дениса, как и прежде державшего в руках ребёнка. Я пыталась найти в его взгляде хоть что-то человеческое, но не нашла. Тогда я окончательно убедилась в том, что это совершенно другой человек, что от того парня, которого я когда-то полюбила, не осталось и намёка.

Не успели солдаты уйти, как