Никогда в жизни так не мёрз. Короче, голод, холод, ещё и обстрелы. Просыпаешься утром, в окопе вода, ты мокрый, зуб на зуб не попадает. И безысходность, непонятно, когда ротация. Сначала ротный говорил по связи – на сутки и смена, потом попросил ещё сутки продержаться, мол, на вторые под вечер железно заменим. Вечер подходит, песня продолжается, ещё ночь надо пробыть, утром смена. Элементарно не могли набрать достаточное количество пехоты… В пехоте мобики, горе-бойцы, да и контрактники, кто из-за денег подался на СВО, не лучше…
И у нас никакого энтузиазма. Пайки из украинских рюкзаков подчистили, сознание от холода оцепенело, пальцы скрючены. Пойди противник в атаку, не знаю, отбились бы. Я гранату приготовил для себя. В телеграм-каналах встречал, что хохлы издеваются над пленными, творят бесчинства, насилуют. Не особо верил, считал, больше для красного словца, попугать. Думал, такое зверьё нацистское в местах содержания пленных, глубоко в тылу. И нахожу в одном из рюкзаков, что бросили хохлы, смываясь от нас, упаковку виагры. Первая реакция, что за дичь, зачем в окопе. Потом дошло. На каждый выход у меня граната для себя. Тут пальцы настолько окоченели, боялся, смогу ли быстро чеку выдернуть.
Это были самые тяжёлые дни на войне, но зато когда после этого морозильника вернулись в ПВД, помылись с тёплой водой, переночевали возле тёплой печки, нереально сказочно было.
Я на этот штурм приготовился в плане одежды, был на гражданке опыт зимних походов, поэтому упаковался – термобелье, термоноски, спальник добрый. Ничего не спасало. Вот где я вспомнил деда. У меня была туристическая термокружка, и когда Дровосек на четвёртый день утром достал две таблетки сухого горючего, снега в свою кружку набил, всю ночь свеженький шёл, кипяток сделал. Обычная стальная кружка. Я взял обжигающий металл скрюченными пальцами, и так хорошо стало, в пальцы тепло пошло-пошло. Вот когда понял, что такое на войне алюминиевая кружка, из которой дед потом всю жизнь чай швыркал. Пацаном однажды сказал ему:
– Дед, ты чай с огня пьёшь, а кружка у тебя металлическая, возьми бокал, обжигает ведь.
– Баловство ваши бокалы, – проворчал, – ты, Андрюха, повоюй с моё, тогда и поговорим, что лучше.
Теперь могу сказать: кружка деда суперная для войны.
Бог – факт очевидный
Если спрашивают, говорю так: в Бога не верю. Как можно верить в очевидный факт – Бог есть. Реально чувствовал Его поддержку и помощь Ангелов-хранителей. Крайнее ранение было богатое на осколки, в меня залетевшие, один целил прошить правую руку, да помешали иконки. В кармашке на рукаве хранил три пластиковые иконки – Георгий Победоносец, ангел-хранитель, Андрей Первозванный. Осколок пробил две первые, третью только вдавил и застыл. Что такое осколку разрезать пластик, а не смог.
Это случилось, когда мы отделением разведчиков усилили пехоту на позиции. Круглосуточно ходили на наблюдательный пункт. Моя смена ночью, самую трудную выбрал, в тот поздний вечер должен был отдыхать перед ней, но взводный выдернул:
– Андрюха, сходи не в очередь. У Длинного живот скрутило! Сам понимаешь, дристунам не место на НП.
Я уже рассказывал про этот эпизод, сейчас поподробнее. Окопчик на троих – я, Садык и Лис. Когда я ушёл на НП, парнишка из соседнего окопа в гости заглянул к парням, Садыку и Лису понравилась идея чаю попить, загоношились. Гость вспомнил про конфеты и плюшки, что были в его рюкзаке, сорвался за ними. Метров пятнадцать отбежал, и мина прямиком в наш окоп.
Ещё случай. Ротация. Противник увидел с коптера коробочку, что к нам идёт с бойцами, а мы ей навстречу по лесополосе. И стал из 82-миллиметрового миномёта забрасывать бээмпэшку и нас. Мы к дороге вышли, когда мины одна за другой засвистели. Может, метров сто между нами и коробочкой. Что наши миномёты, что хохлов кучностью не отличаются. Хохлы старались на опережение перед коробочкой класть. Лежу, свистит мина, замер на вдохе, она воткнулась метрах в двадцати и торчит. Следующая свистит, ну, думаю, сейчас полетят осколки… Снова неразрыв. На дорогу упала. И третья – неразрыв. Ладно – одна, такое бывает, ну две, хотя два подряд неразрыва лично я не встречал. И вот четвёртая мина свистит, коробочка тормознула, четвёртая мина рядом с ней болванкой легла… Взорвись хотя бы одна, без трёхсотых, двухсотых не обошлось. Лежали на голой земле, никакого укрытия, и скучковались. По лесополосе шли растянуто, тут задние к передним подтянулись. И на коробочке парни…
Старался каждое утро молиться. Своими словами. Не каждый день получалось, но старался. От одного мобилизованного слышал, лет тридцать мужику, он говорил, надо обязательно, когда арта работает, у Бога помощи просить. У меня так не получалось. Просыпаясь утром, благодарил Бога, ангелов-хранителей – защитили, пули, осколки отвели от меня. Ни разу у нас в бригаде священников не было, слышал, к другим приезжали, к нам ни разу. На Камчатке в церковь заходил. Свечи поставил, со священником поговорил. В Омске не дошёл ещё. На Кордной живу, в нашем районе церковь Константина и Елены, но не дошёл…
Воевать без злобы в сердце
Жена (и не одна она) удивлялась: почему у меня такие счастливые глаза на фото с войны.
– Ты на войне или где? – спрашивала.
У Димки, друга, тоже. Он присылал и видео, и фото. Я по ранению был дома, когда цинк с ним пришёл, после похорон с Таней, Димкиной женой, сидели у них, она говорит: у Димки на фото с фронта радость на лице. Объяснил: мы были там, где должен находиться мужчина. В нём глубинное всплывает, то, что от наших предков. Мой дед схватил лом и прыгнул на немца. Казалось, это глупость, на автомат с ломом. Но в этот момент он был выше страха смерти, этим подавил волю врага. Я был натренирован на экстремальные ситуации, и Димка, он парашютист, байкер, спасатель, промышленный альпинист. Я только что не байкер. Может, вся моя и его жизнь – подготовка к этой войне. Тяжело товарищей терять, людей в принципе страшно терять. Но это война, смерть рядом. Смерть и лишения дают возможность доподлинно осмыслить счастье жизни, ещё больше заценить её.
Сын спрашивает:
– Папа, ты сколько врагов убил?
– Да, – говорю, – ни разу не выстрелил.
– Как так? А медали за что?
Срочку служил снайпером в разведке спецназа ГРУ. Снайпер стреляет, когда видит цель, которую может поразить, нет цели – не стреляет. Это во мне вшито. Пусть я снайпер не из тех профи, кто работает в двойках, часами выслеживает цель, я им, что называется, не собеседник. Меня почему назначили снайпером на срочке, я человек спокойный, попусту не пылю, стрелял на соревнованиях более-менее метко, и назначили. Я снайпер на случай появления цели во время выполнения группового задания, у меня не автомат, а винтовка СВД. С ней на СВО ходил на операции до первого ранения. После ранения попросил автомат. Был повышенный настрой убивать врага. Поставил на автомат коллиматор, прицел, сам всё это купил. Да только из автомата прицельно тоже не стрелял. И так, чтобы кошмарить противника, тоже практически нет. Был момент, встали на позицию, справа была зона ответственности соседней бригады, слева – наши пехотинцы. Я сбегал к тем и другим позывные взял, частоты, познакомился с парнями. А вскоре противник начал наступать со стороны нашей пехоты, стрелкотня пошла – автоматы зачастили, пулемёты, а у нас связь с пехотой пропала, визуально ничего не видно – держатся они или нет, оперативная обстановка непонятная. Взводный отправил меня связь наладить, посмотреть, что у них творится. Я схватил пулемёт ПКМ и побежал по лесополосе к блиндажу наших пехотинцев, они по сравнению с нами ближе к хохлам стояли. Как всегда в таком случае адреналин пошёл в кровь, тупняк отступает, голова начинает продуктивно работать, всё вокруг вижу и слышу, чувствую, когда надо залечь, когда ускориться. Оказалось, всё у пехоты нормально, держатся парни, а связь пропала по элементарной причине – батарейка села. Вернулся к своим, взводный спрашивает: «Андрюха, весь короб расстрелял?» А я ни разу не выстрелил. Зачем
